"Клод Фаррер. Последняя богиня" - читать интересную книгу автора

Вечером, когда я вас увидел в первый раз... у решетки сада?..
Да, чтоб его... да, он мне об этом говорил, - его ребенок пропал, его
жена неизвестно где... Какое я животное, что не вспомнил об этом сразу!..
Исправим дело!
Я подхожу к нему и кладу руку ему на плечо:
- Твой сынок, мой милый?.. и его мать?
- А как же?
И он продолжает.
- Командир... я совсем не стану говорить вам, что все это приятно...
все то, что с вами произошло... и даже - он понижает голос - все, что с вами
происходит и будет еще происходить каждый Божий день...
Он повернул голову и бросает позади нас на спардэк, под нашим мостиком,
взгляд, который я ловлю на лету, и который меня смущает... и волнует,
косвенный и быстрый взгляд, подстерегающий и беглый взгляд, от которого я
чувствую, как дотоле неведомая мне дрожь внезапно пробегает по всему моему
телу и проникает в глубь костей, холодная, печальная дрожь.
Амлэн продолжает:
- Нет, конечно... и вероятно на вашем месте я бы сильно бесился... но
что бы делали вы на моем месте?.. Иметь жену для того, чтобы ее от вас
скрыли, иметь сына и ни разу даже не увидеть его, моего мальчугана... Даже
не быть уверенным, что когда-нибудь увидишь его... От таких болезней - не
станете же вы говорить, что можно выздороветь?
Я ничего не стану ему говорить. Я поворачиваюсь и начинаю шагать по
мостику, от правого борта к левому, потом от левого борта к правому. Под
моими ногами миноносец № 624, готовый к бою, выставляет напоказ красный мат
своего линолеума и желтый блеск своих медных частей. Экипаж, каждый человек
на своем посту, ожидает часа боя, который пробьет, может быть, через десять
минут. Экипаж весел, время и место кажутся благоприятными для самых интимных
признаний. Но признание Амлэна скорее, походит на завещание. Вот почему,
после всех моих размышлений, я опять подхожу к моему рулевому старшине и без
предисловия кладу обе руки ему на плечи:
- Ну, рассказывай...
Он склоняется над компасом, как будто желая держать курс еще
правильнее, чем до сих пор. Я всем телом наваливаюсь ему на плечи. Он этого,
конечно, не замечает:
- Рассказать недолго. Я, вы знаете, нормандец, и мои родители, которые
и теперь еще живут на родине, люди по-тамошнему зажиточные. И вот у них были
насчет меня пышные планы, они хотели меня хорошо пристроить, женить на той
или на этой, которая была бы так же богата, как я. Но если мне что-нибудь в
голову втемяшится, я за это держусь крепко. Вот я и захотел жениться на
работнице с фермы, она была скромная и красивая, но за душой ничего у ней не
было, ни редиски. Мои родители, - их и отсюда слышно, - завизжали, словно
два хорька. Мне тогда еще годы не вышли, у меня не было законного разрешения
на вступление в брак, я не мог обвенчаться с моей невестой у священника и
мэра, но я ей обещал жениться на ней, и она от меня забеременела. А у нас,
Амлэнов, дать слово и сдержать - это всегда одно и то же. Мои родители это
знали... поэтому вероятно, и сделали они то, что они сделали...
- Что же они сделали?
- Стали морить меня голодом, чтобы заставить отправиться в плаванье.
Тогда они воспользовались этим временем и, пока я был далеко в море, удалили