"Клод Фаррер. Барышня Дакс" - читать интересную книгу автора

- Кроме того, там все разрушено. Каменные строения покрыты трещинами и
насквозь прокоптели. Деревянные дома, осевшие, запущенные, развалившиеся,
кажутся пьяными - как будто они не в состоянии стоять прямо. Повсюду мусор,
развалины, ямы. Это не город, а кладбище. И в довершение этой тоски на
каждом шагу попадаются маленькие садики, окаймляющие улицы, и эти сады не
что иное, как семейные некрополи, кладбища. Турки любят жить подле своих
покойников.
- Какой ужас!
- Если угодно. И город одинаков от одного конца до другого. Нет
бульваров, нет улиц, нет набережных, нет памятников, - одни лишь мечети,
большие груды серых камней, на которых насажены такие же серые купола. И их
там несть числа. А над крышами белые минареты чередуются с черными
кипарисами.
- Но это ужасно?
- Да. Не забудьте прибавить палящее солнце летом, не прекращающийся
дождь зимой: грязь, липкая, как смола, высыхает только для того, чтоб
превратиться в слепящую глаза пыль.
- И вы любите этот город?
Голос Фужера внезапно стал более тихим, более мечтательным и глухим:
- Да, я люблю его. Я люблю его больше, чем какой-либо другой город,
больше, чем Неаполь, и больше, чем Венецию, больше, чем Париж. Стамбул,
Стамбул... Вам не понять этого, маленькая Алиса, оттого что вы ничего не
видели, кроме вашей умненькой и причесанной Франции или Швейцарии, как
игрушечное стадо, приукрашенной лентами. И даже если б вы побывали там, вы
увидели бы, что вы понимаете еще меньше, чем прежде. Я люблю ее, мою мертвую
столицу, именно за то, что она мертва. Я люблю ее за могильную тишину и
пустынность улиц, как улицы Помпеи! Я люблю ее за стаи ворон, все время
каркающих среди кипарисов. Я люблю ее за молчаливые дома с решетками на
окнах, дома, в которых неизвестно что делается; за ее суровые мечети -
последний оплот и последнее прибежище последнего из богов, которому
поклонялись люди; за все еще плотное покрывало, за которым женщины прячут
свою красоту; за черную и гордую душу ее народа и за высокую византийскую
стену, которая стоит до сих пор, окружает и охраняет ее от людей нашей расы,
нашего века, - охраняет и от нашего безумия, нашей неврастении, нашей
гангрены.
Он замолчал. Госпожа Терриан, опершись на колено и положив голову на
руку, сбоку глядела на него с серьезным видом:
- Вы чудак, голубчик Фужер. Вы в самом деле верите во все то, что
говорили сейчас?.. Или это только беллетристика?
Он не решился ответить и надул губы. Она отрезала:
- И верите, и не верите, правда? Я очень люблю вас, Фужер, но мне
доставило бы большое удовольствие увидеть вас когда-нибудь искренним до
конца.
Смеясь, он заупрямился:
- Милая госпожа Терриан, вы, значит, не верите в мою полную
искренность, когда я говорю, что нежно люблю вас и Жильбера?
Она покачала головой:
- Ну да, да. Я сомневаюсь вовсе не в вашей привязанности к нам. У вас
доброе сердце, я знаю. Но голова, голова! Вы совершенно лишены какой бы то
ни было положительности. Вот теперь вы воспылали нежностью к вашему