"Раян Фарукшин. Цикл произведений "Родина" " - читать интересную книгу автора

Раскладываем еду: толстыми кусками нарезаем сыр и колбасу, большими
ломтями ломаем хлеб, торопливо - царапаясь о края крышки - штык-ножом
открываем консервы. Слюни, переполняя рот, вытекают и свисают на подбородке.
Сосед довольно смеется, напевает что-то под нос, шутит.
Сделав бутерброд из всего, что было, я поднес его ко рту. Откусить не
успел - вывернув из-за забора, на полном ходу к нам летел БТР.
Отбросив бутерброды, мы схватили калаши. Бэтэр тормознул резко, и трое
бойцов, сидевших снаружи, едва не слетели на землю.
- Здравия желаю, мужики! Лейтенант ***, ***ой парашютно-десантный полк!
- отчаянно пытаясь перекричать рев двигателей, тоненьким голоском
представился худой миниатюрный боец, оказавшийся офицером.
Никаких знаков отличия ни на ком нет. Снайпера чеченские не разрешают
звезды носить, звездных - "снимают" первыми. И офицеров от солдат здесь
можно различить только по возрасту, да по густой щетине, черной полосой
выделяющейся на неделю небритых рожах. А этот лейтенант - молодой,
"зеленый", ни усов, ни бороды у него и в помине не было, может, он и не
брился еще никогда. И не отличишь его от простого бойца. И по одежде не
скажешь, что он - десантник, ростом не вышел. Я думал, таких мелких, как он,
в десантуру и не берут.
А Сосед вытянулся в струнку и, как на конкурсе строевого смотра,
отчеканил:
- Рядовой Шапошников!
- Это улица Госпитальная? А где улица Госпитальная? - спросил лейтенант
и наклонился к открытому люку. - Выруби движки! Не слыхать ни хера!
- Не знаю, что за улица, товарищ лейтенант! - Сосед опустил автомат и
вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.
- Мне сказали, что здесь находится или госпиталь, или санчасть, или
медсанбат, - разочаровался лейтенант. - Не важно кто, но кто-то из них
должен быть. Объясняли, что где-то здесь или медгородок, или госпиталь. Если
это, конечно, улица Госпитальная. Я не знаю, может, наши сами какую улицу
так по-русски окрестили, чтоб сподручней было. Сказали, улица Госпитальная.
Короче, мы будем прорываться к своим, на улицу П***, знаете, где это?
- Нет.
- А нам надо оставить в этом госпитале вот их, - лейтенант откинул угол
брезента, который я поначалу и не заметил. Под откинутым брезентом,
посредине между бойцами, на красном одеяле лежали два сильно обгоревших
трупа. Очень сильно обгоревших, одни кости и сапоги, больше ничего.
- Мы их можем потерять при попытке прорыва, а хотелось, чтоб пацанов
похоронили по-человечески. Это танкисты из нашего сопровождения. Имен я, к
сожалению, не знаю. У них и документов-то не осталось никаких. Из "Мухи" их
подбили, - лейтенант, по лицу ему дашь не более двадцати лет, снял каску.
Боже мой! Лейтенант оказался седым! Седым - в двадцать лет!
- Ни хрена! - вырвалось у меня. - Весь седой!
Кушать расхотелось моментально. Я обмяк, сердце защемило. Мне снова
стало больно. Больно за лейтенанта, за его десантников, за танкистов, за
всех нас, за всех солдат необъявленной чеченской войны. И за родителей,
которые получат похоронки и умрут от горя, умрут вместе со своими сыновьями,
навсегда искалечив свои души гибелью ни в чем неповинных детей.
Не услышав моего восклицания, летеха продолжал:
- Их трое было. Эти выбраться не смогли... Когда мы их подбирали, они