"Раян Фарукшин. Цикл произведений "Родина" " - читать интересную книгу автора

Зря я заговорил, голова моя махом, за три коротких слова, увеличилась в
размерах втрое. Стало совсем плохо. А за двадцать минут тряски по разбитой
бомбежками дороге, я узнал, что есть такое боль. Сумасшедшая, дикая,
отчаянная, неистовая боль. Боль заполнила собой все клетки моего организма.
Она правила, она командовала, она свирепствовала. Боль поглощала меня, ела
изнутри, рвала на части, растаскивала по миллиметру, собирала в ледяные
глыбы и вновь разъедала по кусочкам. Боль громила мой организм, варварски
изувечив мое будущее. Голова раскалывалась на части, представляясь мне
гигантским перезревшим арбузом, готовым лопнуть от малейшего прикосновения,
а тут целый взвод бьет его ногами - и ничего! Кувалда невероятных размеров
опускалась на мой затылок с каждым ударом моего, переполненного страданиями
сердца, в дребезги разбивая надежду на выздоровление давлением тысяч
атмосфер. Глаза, заполненные разводами фиолетовых пятен, закрылись, а время,
шаркая секундами выстрелов, стремительно ушло из-под ног.
Привезли в Ханкалу, в полевой госпиталь. Там раненых - тьма. Для
новеньких - мест нет. Положили на скрипучую кровать в коридоре старого
барака, сказали: "Жди!" И я ждал. Кто-то пришел и осмотрел меня, не помню -
мужчина или женщина, а может, и не важно это вовсе. Неизвестный быстро
поставил диагноз:
- В аэропорт его везите, пусть во Владике такого ремонтируют! А я, я
ничем помочь не могу!
Грязный УАЗ - "буханка" принял меня в свою открытую пасть тарахтеньем
еле живого мотора. Я, оказавшись со всех сторон зажатым другими ранеными,
выяснил, что являюсь не единственным пассажиром этой чудо-техники. Но за мою
несчастную голову никто не задевал, и я успокоился, закрывая лицо
выдвинутыми в обе стороны локтями. Напихав нас друг на друга в два яруса,
рядовой хитрой армянской наружности пинком захлопнул двери. "Килька в
томатном соусе". Только вместо рыбы - солдаты, а вместо соуса - кровь. Не
знаю как, но мы доехали до вертолета живыми, едва не спекшись в жаре этой
микроволновой печи ржаво-металлической конструкции.
В "крокодиле" громадной вертушки лежали пятеро, я стал шестым. Еще
около тридцати бойцов сидело в различных позах. Визжа лопастями и матерясь
офицерами, вертушка рывками взлетела, еле оторвав свои худые ноги облысевших
колес от смертельно опасной ичкерийской земли. "Инш Алла!"
Мысль "я сваливаю из этой долбанной Чечни" настолько всех успокоила,
что за весь полет до Владикавказа никто, включая самых тяжелораненых, даже
не пикнул. Никто не стонал, не охал, не ревел, не бредил! Тишина. Я слышал
только завывание ветра. "Я - ветер вольный! И я лечу!" - кричала моя душа,
но ответа не слышала, боль захлестнула меня новой волной небытия.
Небольшое старинное красивое двухэтажное здание никак не походило на
госпиталь. Невысокий симпатичный заборчик, аккуратно подстриженный
кустарник, ровно подпиленные деревья. Все здесь производило приятное
впечатление барского особняка девятнадцатого века. Успокаивающая,
убаюкивающая обстановка. Внутри здания тоже не плохо - бело и чисто. Когда
мне делали уколы и меняли повязки, я лежал на носилках на втором этаже, в
коридоре. Через час боль отпустила и я, при помощи санитара, смог встать.
Проводив меня до туалета и объяснив, где находиться душевая, он ушел к
следующему пациенту, оставив меня наедине с самим собой. Наконец-то!
Живительная струя теплой воды смыла с меня пот, грязь и ужас последнего дня.
Лишь голова, укутанная мазями, ватой и бинтами, оставалась тяжелой и жадно