"Говард Фаст. Книгоноша" - читать интересную книгу автора

двух-трех офицеров. И комната, где заниматься делами. Джейн кивнула.
- Я надеюсь, вам будет здесь удобно.
- Вы очень добры. А теперь разрешите откланяться и договоритесь,
пожалуйста, обо всем с капитаном Джонсом.
Генерал вышел из комнаты, я за ним. Во дворе он с любопытством
оглянулся на меня.
- Надо полагать, - сказал он задумчиво, - ты, когда вырастешь, тоже
захочешь быть солдатом.
- Да, сэр.
Лицо его было очень серьезно, губы вытянуты в нитку. Одной рукой он
взъерошил мои длинные волосы; другая то сжималась в кулак, то разжималась.
- Давай-ка, - заговорил он, - давай-ка я назначу тебя при себе особым
адъютантом, чтобы помогать мне, если я за чем недогляжу. - Меня так и
распирало от гордости, я был до того рад, что чуть не заорал во весь голос;
но я сдержался, отдал ему честь и сказал только: "Очень хорошо, сэр". И
долго еще стоял, глядя ему вслед, пока он спускался в долину.
Я не мог сразу вернуться в дом. Мне нужно было побыть одному в своей
славе; и я стоял тихо-тихо, глядя вдаль, туда, где река под лучами
заходящего солнца казалась блестящей красной лентой. Постояв так немножко, я
вошел в сени.
Из гостиной доносился смех Джейн, это меня удивило: со смерти матери
она еще ни разу не смеялась. Я вошел - и правда, она стояла там с адъютантом
и смеялась каким-то его словам. Увидев меня, она умолкла, а капитан Джонс
шагнул ко мне, протягивая руку.
- Здравствуйте, сэр, - сказал я с достоинством, помня, что я теперь
военный.
- Здравствуйте, - ответил он.
- Капитан Джонс, генерал Уэйн и еще несколько офицеров будут жить у
нас, Бентли, - сказала Джейн.
- Знаю.
Я пошел прочь и в дверях услышал, как капитан Джонс сказал:
- Уж вы извините мой мундир. Мы все теперь смахиваем на нищих.
Следующие несколько дней были, кажется, самые интересные в моей жизни.
Я всегда считал, что наш дом - скучное место, потому что мне не с кем было
играть, кроме Энн и Джека, сына сторожа. А тут сразу две тысячи солдат - и в
саду, и на лугах, и вдоль длинного спуска к реке. За одну ночь всюду, как
пузыри, повыскочили палатки, а под навесами и возле них стояла целая сотня
лошадей. На лужайку перед домом вкатили шестнадцать пушек - черных,
безобразных, но я просто глаз не мог от них отвести.
А солдаты! Я подружился со многими из них до того, как явился
книгоноша, но про книгоношу я расскажу после. Генерал Уэйн, как видно, всем
дал знать, что произвел меня в офицеры, потому что солдаты стали звать меня
"лейтенант", и я очень этим гордился, хоть и старался не показывать вида. Я
таскал для них на кухне лепешки и хлеб - у нас у самих было не так уж много,
но у них вовсе ничего не было; и все свободное время я проводил в лагере.
Солдаты рассказывали мне всякие истории, кое-кто из них знал моего отца.
Иногда они позволяли мне взять в руки мушкет, но мушкеты были большущие,
больше меня, и такие тяжелые, что я еле-еле их поднимал. От того, что я
видел в лагере, мне порой становилось скверно на душе. Люди вечно мерзли: им
не хватало одежды и одеял; редко у кого были башмаки, а уж худые все были -