"Джон Фаулз. Бедный Коко" - читать интересную книгу автора

сказала, что они сейчас же приедут. Затем появились фермер и его жена,
рассыпаясь в извинениях, что ничего не слышали, затем телефонный мастер... Я
был рад этим появлениям и суете - они по крайней мере отвлекали от мыслей о
нанесенном мне ударе.
Морис и Джейн приехали на машине вскоре после семи, и мне пришлось
вновь рассказать мою историю. Не подозревая до этого момента о моей потере,
они были так добры, что свое несчастье сочли ничем в сравнении с моим. Я
коснулся моих подозрений относительно Ричарда обиняками, зато не избавил их
от подробностей политических философствований, которые мне пришлось
выслушивать. В конце я перехватил взгляд, который Джейн бросила на Мориса, и
понял, что дважды два дало четыре. Несколько минут спустя Морис взял быка за
рога и позвонил сыну в Лондон. Он был очень дипломатичен - естественно, он
не обвинил его в сознательном соучастии, - но прозондировал со всей
настойчивостью, положенной хорошему юристу. Положив трубку, он сказал, что
Ричард клянется, что вообще ни разу про коттедж не упоминал, и что он
(Морис) ему верит. Но я видел, что он встревожен. Когда вскоре вновь
появился сержант, чтобы забрать полный список украденного, я услышал, как
Морис излагал ему ситуацию. Насколько мне известно, "коммуну" вскоре
подвергли обыску, но ничего более инкриминирующего, чем неизбежная
марихуана, обнаружено не было. У каждого молодого человека там, подходившего
под мое описание, имелось надежное алиби, и никаких результатов эта линия
расследования не дала.
Как, впрочем, и все остальные в последующие недели и месяцы; так это и
осталось, говоря официальным языком, не более чем мелким нераскрытым
преступлением. Не могу даже претендовать, что оно непоправимо погубило во
мне писателя. Я провел месяц в неизбывной печали - то есть в чем-то крайне
смахивающем на брюзжащую жалость к себе, - и никому из знавших, что значила
для меня эта книга, утешать меня не дозволялось. Но с собой в Дорсет я
захватил не все. Второй экземпляр напечатанных на машинке трех глав
оставался в Лондоне, а я обнаружил, что моя память много надежнее, чем я
раньше полагал. Ну и за всем этим крылся некий вызов. В один прекрасный день
я решил, что мои друзья правы и что Пикока возможно восстановить; и теперь я
уже более чем на полдороге к достижению этой цели.
Довольно пресный конец моего приключения. Но я еще не сказал всего, что
намеревался. В определенном смысле то, что я написал выше, не более чем
преамбула.
Как мой восстанавливаемый Пикок не может стать абсолютно таким же, как
тот, который был вырван, фигурально выражаясь, из материнской утробы, так и
я не могу быть уверен, что воссоздал события той ночи с полной точностью. Я
приложил все усилия, но, возможно, не избежал преувеличений, особенно в
передаче прямой речи моего мучителя. Пожалуй, он не пользовался идиотским
арго Черных Пантер (или его источника) настолько часто, и я мог неверно
истолковать некоторые проявления его чувств.
По куда больше двух-трех мелких искажений или ошибок памяти меня
заботит моя неспособность уловить смысл в том, что произошло. Записал я все
это главным образом в попытке прийти к какому-то позитивному заключению.
Преследующее меня недоумение можно выразить в двух вопросах. Почему это
произошло? Почему это произошло со мной? Короче: что во мне понудило этого
юного беса поступить так, как он поступил?
Я не могу рассматривать случившееся всего лишь как нестандартный эпизод