"Константин Федин. Анна Тимофевна (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Я-то? Да мне до рясы руку протянуть! У меня в епархии...
- Не хочешь, поди?
- И не хочу! Тебе все просто, потому что ты - дурак. И ты тоже.
- Ггы-ы-ы!..
- А я имею философию и в состоянии размышлять...
- Ну-ка, заверни!
- С посвящением в сан я переживу как бы метаморфозу. Знаешь, что это?
Может совсем другим человеком стану. Может меня тогда в воду опустишь, а
я и разойдусь... Как соль...
- Го-о-го! Го-го-о-о!.. А как же все попы моются, и ничего?
- А ты видал? Со всеми мылся?
- Го-го-оо!
Только и посмеяться великим постом, что в заведении, за одним столом
с Романом Романычем. Кабы не он - с кем отвести душу, как размотать вяз-
лую скуку, чем отбиться от душной хватки альтоголосого зова? Все озорни-
ки, все охальники дружат с Романом.
А у кого есть силы, иль кто гнева божьего страшится - те стиснув зу-
бы, закусив язык, ждут красного звона.
Зато, когда сойдут снега и жарким ножом вспорет солнце ледяной живот
реки, окунется город в бездонь радостей, распояшутся говельщики, запля-
шут люди под перезвоны и песни.
После Красной штукатуры отходят по столицам и губерниям. После Крас-
ной печет небо полымем, и в лабазах начинают сучить пеньковые, теребить
канат и снасти. После Красной - благословясь, за работу.
А на Красной, на святой... эх, дожить бы до нее развеселому Роману
Иаковлеву! Потоптать бы пьяными ногами расцвеченную яичную скорлупу -
раскидано ее по улицам, как цветов в поле - походить с крестом и святой
водой с одного крыльца на другое, поприсесть бы ко всем купеческим сто-
лам, попригубить всех наливочек да настоечек!..
Шевелят кудластые штукатуры веселые веревки на колокольнях, точно от
конского бега в азарт вошли - дразнят коней, рвут возжи. Языки коло-
кольные заплелись, перепутались, рушится трезвон на пьяный город, буха-
ет, вопит до самого неба. А небо разморилось от бесовской земной испари-
ны, и солнце переваливается на нем, как на луговине.
Пьяно.
Эх, дожить бы до Красной Роману Иаковлеву!
Но сосут густые сумерки альтоголосый зов, и растянулись говельщицы
черными скуфейками по заснеженной площади, увязая в сугробах, как в ску-
ке, и бездонна тоска.
Пить, пить, пить от этой тоски!
Шла крестопоклонная, когда вернулась домой Анна Тимофевна поздно, ча-
су в десятом вечера, с именинного пирога от соседей. Была она на сносях
и все, что делала, делала округло, и ходила мягко, точно под каждый ее
шаг стлался ковер.
Скинула с себя шубейку - "сак-пальто" звала шубейку мать-просвирня -
отворила дверь в большую комнату, ступила тихо через порог. И тут же,
словно защищаясь, выбросила перед собой руки, откинулась на косяк.
В середине комнаты на стуле сидел Роман Иаковлев, голый, взъерошен-
ный, с выпяченными глазами, весь в узлах синих жил, в комьях рыжих своих
волос. Погрозил Анне Тимофевне пальцем, предупредил: