"Константин Федин. Анна Тимофевна (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Посуляет ломким рыком Роман Иаковлев:
- Не на такого напали! У меня натура - во! Погляди, что на святой
разделаю...
В ворохах сатиновых да ватных, пуховых да полотняных - не поскупились
на зубок люди добрые - неприметно лоснится лиловый лик нового человека.
Морщинисто, склизло, пятнасто лицо, сини губы, безбров мятый лоб. Но чу-
ден свет, измученный лиловым лицом: целомудренна, прекрасна Анна Тимо-
февна.
Наклонилась она над зыбкой, слушает воркотню Матвевны (возня просвир-
не с пеленками да повивальниками), слышит только дыхание в зыбке.
И каждый вечер так.
И каждый вечер в памяти загораются теплый шопот и ровный взор, примя-
тые вихры, поясневшее дыханье. Никогда не было, никогда так сладостно!
Лежали они рядом, и он поправлялся, и она. И вливала в себя тепло его
шопота:
- Ты меня прости, я ведь так, из озорства. Пускай девчонка, девоч-
ка... А пить я брошу. Я могу...
Искал сухими пальцами ее голову, играл косою.
И тогда, и каждый вечер потом, только загоралась в памяти его ласка,
огненные к глазам подкатывались иглы и Анна Тимофевна плакала.
Наклонясь над пуховым, ватным ворохом, слушала, как воркует Матвевна,
слышала, как дышит дитя.
Увязали в бездорожьи последние дни поста, растопляло солнце его тос-
ку, сулило обернуть ее в радость.
Страстною пятницей украсилась кухня цветистой пестрядью сахарных роз
да херувимов, заалели на окнах яйца, раскурчавилась в тарелках чечевица,
облил изумрудом толстодонные бутылки веселый овес. Терла мать просвирня
сквозь решето масло: добывала кудрявую шерсть самодельному масленому
агнцу. Под пуховыми руками просвирни вышел агнец похожим на многих до-
машних и диких зверей, но шерсти был пышной и вида кроткого. Из-под по-
войничка у Матвевны бегут в перегонки ручейки пота, а она только и знай
поворачивается, только и знай приговаривает:
- А ты, девынька, не натужься, все успеется, ничего не минется!
Анна Тимофевна подбежит к зыбке, послушает, как спит ребенок, да
опять к шестку, опять за ухваты - поворачивать в печке куличи да бабы.
Вынула печенья в сумерки, смотрят обе - старая и молодая - не нараду-
ются: высоченные вышли куличи, да ровные, да статные.
И только их на сундуке по подушкам разложили и чистыми полотенцами,
перекрестив, закутали (надо куличам после жара отдохнуть дать), как заг-
ремела, заохала под кулаками сенная дверь.
Анна Тимофевна кинулась к зыбке, мать просвирня - впускать хозяина.
А хозяин буйно вспенил тишину горниц, через стулья, волоча половики -
прямо к спальне. Торкнулся - не пускает крючек. Взвопил:
- От мужа запираться? Доносничать? Отвечай, кто протопопу про
озорство наябедничал? Кто благочинному жалобу подал? А? Пусти, говорю,
стерва!..
И всем непокорным телом с рыком и скрежетом упал на тонкую дверь. И
когда, присвистнув, сорвался тонкий крючок, из тихой зыбки нежданный вы-
летел крик и задрожал кисейный полог, как водяная гладь от ветра.
От крика ль этого, оттого ли, что схватила Анна Тимофевна зыбку, точ-