"Георгий Федоров "Басманная больница" (повесть ) [H]" - читать интересную книгу автора

сделала Маруся, и он. талантливейший врач, понимал все значение этого. Во
время одного из обходов он, грозный властелин корпуса, который если
замечал где-нибудь пылинку, то весь персонал начинал дрожать от страха,
вдруг железной своей рукой с неожиданной лаской провел по белой косынке
Маруси. Он хотел, чтобы я увидел, что он знает все о ней и отдает ей
должное.

Маруся, Марусенька, лебедушка белая, я никогда не забуду тебя. Какие
слова найти, чтобы благодарить тебя? Вот ведь не за горами был тридцать
седьмой год и все, что в нем и за ним последовало. Может быть, именно то
святое право на жалость, на милосердие, на доброту, которыми ты одарила
меня тогда в изоляторе десятого корпуса Боткинской больницы, и помогли мне
в страшные годы сохранить человеческое
ЛИЦО,.,

Мы встречались после больницы, подружились.
А когда началась война, ты пошла добровольцем на
фронт и была убита фашистами. А я уже с 1940 года служил в армии. Так и
не знаю, где, когда, как, даже на каком фронте погибла ты.

Художник, умирая, оставляет людям свои картины, поэт-стихи, ученый-свои
труды, композитормузыку, строитель-здания, мосты, дороги, машины.
А ты оставила людям свою жалость, свое милосердие, свою доброту. И пока
она существует, ничто не может уничтожить род людской. С этими мыслями,
вытеснившими из головы все остальное, я и уснул.

...Утром на обходе была только Раиса Петровна. - Тут же больничный
"телеграф" принес скорбную весть. Двоюродный брат Льва Исааковича, горячо
любимый им, композитор Исаак Дунаевский скоропостижно скончался, и сегодня
похороны. Принесли эту весть пришедшие меня проведать капитан Владимир
Федорович и боцман Степа. Я предложил послать Льву Исааковичу телеграмму,
с выражением соболезнования. Все мои однопалатники согласились, морячки
тоже, а Степа взялся перелезть через ограду, там, где густо разрослись
деревья, и эту телеграмму отправить. Мы составили телеграмму, и Степа,-
только отмахнувшись, когда я протянул ему деньги, с необыкновенной для его
комплекции быстротой исчез из палаты и уже через полчаса вернулся с
квитанцией.

Весь день наша палата, да и весь корпус обсуждали смерть Дунаевского. А
вечером неожиданно дверь нашей палаты отворилась и вошел Лев Исаакович, но
не в белом халате, а в строгом черном костюме. С непроницаемым лицом он
обошел палату, каждому из нас протянул руку и ушел.

- Да,-протянул Марк Соломонович,-Льва Исаакович - это человек. Только
сердце - не шкаф.
Нельзя все загонять в него-разорвется. А ведь сказано в Писании:
"Больше всего хранимого храни сердце свое, потому что оно источник
жизни..."

В больнице, а уж тем более в корпусе и в палате, все, кто интересуется,