"Георгий Федоров "Басманная больница" (повесть ) [H]" - читать интересную книгу автора

на подушке, дрожит, сам не свой. чего-то бормочет. Я впрягся ибегом. Бегу,
бегу, куда-сам не знаю, только ордена и медали на груди позвякивают. Вдруг
выскочил на широкую улицу, а там полно народа. Рикши, извозчики,
автомобили-словом, весь транспорт, увидев нас, остановился. Шум, крики,
как у нас на Привозе.
Это мне потом объяснили, что к чему. Рикша у них считается чуть ли не
самое последнее занятие. А тут офицер, европеец, при всех регалиях,
какого-то нищего китайца в коляске везет. Короче говоря, сцапал меня
комендантский патруль. Вкатил мне комендант пять суток губы и строевую
подготовку: пошагать, значит, во дворе комендатуры. Вот зачем, выходит,
меня десять тысяч верст везли! А отсидел-того хуже. На улице китайцы
подходят, пальцами дотрагиваются, а кто к гимнастерке лоб прижимает. В
какую лавку ни зайдешь, хозяин все перед тобой выкладывает и денег не
берет. Это они меня к каким-то своим святым причислили. Поначалу мне даже
нравилось, а потом сил моих не стало. Ладно-в солдаты, а в святые я не
нанимался. Еле допросился перевода в другую часть, подальше от Мукдена. А
вернулся домой после войны-море потянуло. Степа широко улыбнулся:- Ну вот,
чирик! Выписываюсь я. Мы еще с тобой в Одессе бычков с мола потаскаем.

Он осторожно обнял Павлика, халат при этом соскользнул, и виден стал
синий китель с золотыми шевронами и орденскими планками.

Павлик засопел в ответ, одобрительно пробурчал:

- Ты мужичок, Степа!

Боцман, пожав каждому из нас руку, сказал:

- Жду вас в городе-герое Одессе, хуторяне. Адрес: "Россия", бывший
"Адольф Гитлер", а на берегу-Молдаванка. Прохоровская, восемьдесят три,
там каждый знает.-И удалился, большой, добродушный.
приветливый. После его рассказа и прощания успокоившийся Павлик уснул.
Впрочем, ненадолго.

Он проснулся со стоном. Лев Исаакович, которого я тут же позвал, пробыл
у Павлика около трех часов и ушел мрачный. На мой вопрос ответил только
одним словом: "Посмотрим".

Вечерело. Павлику стало немного лучше, но глаза его лихорадочно
блестели. Он позвал меня и сказал глухо:

- Кончаюсь я, Борисыч, да и слава богу! Сил больше нет терпеть. Не лезь
со своими словами-они мне не нужны. Лучше послушай. Ты ведь историк.
Может, когда и пригодится тебе моя история.

Он стал говорить тихо и горячо, все более возбуждаясь. Время от времени
ненадолго впадал в забытье, потом снова начинал говорить, и каждый раз
точно с того места, на котором обрывал.

- Слесарил я на заводе в Ногинске, а в сорок шестом загремел в армию.