"Павел Ильич Федоров. В августовских лесах (про войну)" - читать интересную книгу автора

вы удостоились такой чести? И как еще там примут голубчика? Ну, скажут,
куда нам такого спихнуть? Валяй каждый день на кухне барабулю чисть, бачки
выскребай, в казарме пол натирай... Таковский! Да разве, скажут, можно
ему, разгильдяю, после этого какой-нибудь пост доверить? И не посмотрят,
что у Сороки два поощрения было. Возьмут да еще и в газете какой-нибудь
пропечатают. Сраму для меня будет на всю страну. В колхоз и глаз не кажи.
Там у нас такие девчата, засмеют и до дыр пальцами затыкают. Хана мне,
Юдичев! Варвара на такого и глядеть не захочет. Если бы, начальник
заставы, товарищ Усов, вы знали, что со мной зробили. Э-эх!
Сорока сел на койку и опустил голову. Однако он глубоко ошибался,
думая, что начальник заставы не знал о его положении. О переписке с
бригадиршей знала вся застава. Не раз Сорока в приливе нежных чувств читал
вслух письма и показывал фотокарточки. Усов вполне сознательно объявил ему
свое решение, заранее зная, какое оно будет иметь воздействие. Весть о
том, что Сороку отсылают с заставы, быстро разлетелась по всей казарме.
- Ты к политруку сходи, - посоветовал повар Чубаров.
- А зачем ему ходить к политруку? - вмешался Бражников.
На заставу Бражников прибыл недавно из госпиталя и имел медаль "За
отвагу", полученную в боях за Халхин-Гол. Несмотря на короткий срок
пребывания на заставе, он был назначен командиром отделения и всей своей
степенностью бывалого сибиряка, разумностью суждений и строгой
дисциплинированностью быстро завоевал всеобщее уважение.
- К политруку ходить нечего и не положено это по уставу. Раз
начальник заставы принял решение, значит, он нашел нужным его принять.
Товарищ Сорока комсомолец, так мы обсудим его поступок на комсомольском
собрании и тоже примем решение. Пригласим начальника заставы, и он нам как
член партии выскажет свои соображения и объяснит, почему решил так, а нам
всем полезно будет послушать и каждому подумать, как лучше нести службу.
Слова Бражникова произвели на Сороку угнетающее впечатление. Он
только сейчас почувствовал, что приказ начальника - одно, а обсуждение его
проступка на комсомольском собрании - совсем другое. По существу, это
будет товарищеский суд.
Целый день Сорока ходил как в воду опущенный, не зная, куда девать
оставшееся до собрания время. Его неудержимо тянуло сходить к политруку,
поговорить по душам. Несколько раз Сорока подходил к квартире Шарипова,
смущенно поглядывал на дверь, но каждый раз уходил обратно. При последней
попытке он неожиданно столкнулся с Клавдией Федоровной почти у самого
крыльца и в замешательстве спросил:
- Дома товарищ Шарипов?
- Дома. Заходите, - доброжелательно и просто ответила Клавдия
Федоровна.
Отступать теперь было уже неудобно. Сорока вошел. Шарипов в одной
майке стоял посреди комнаты и, держа в руках гимнастерку, говорил:
- Тут, Оленька, пуговица держится на одной ниточке, надо ее перешить.
Принеси-ка мне иголочку с ниткой, и мы сейчас прикрепим ее.
- Папа, отдай мне свою гимнастерку, я сама пришью пуговичку, -
сказала Оля.
- Ты, Оленька, не сумеешь.
- Нет, сумею. Я своей кукле Маше сама платье сшила. Дай, папочка, я
пришью. Ну, дай! Вот посмотришь, как я крепко пришью.