"Павел Ильич Федоров. Витим Золотой (Дилогия, #2) " - читать интересную книгу автора

пять тыщ рублев истратил...
- Еще бы не помнить. Хотел все полсотни отвалить, хорошо, что
удержала.
- Вот и напрасно, мамочка. Ты знаешь, сколько сейчас стоят эти
бумажки? Почти миллион рублей, поняла?
- Ой ли! С чего бы это? - У Олимпиады затряслись руки.
- А с того, что подпрыгнули неслыханно. Золото сотнями пудов снимают.
Потому что в "Ленском товариществе" у дела стоят англичане со своими
капиталами, да разбойник Кешка Белозеров - хозяева, не Ивашке Степанову
чета! Думаешь, я тогда тебя послушал? Шалишь! - зарокотал Авдей. - Я тогда
через маклера втихомолочку еще несколько таких пачечков приобрел...
Дай-ка, лапочка, я с тебя шубу сниму.
Но Олимпиада слушала плохо. В голове золотым гвоздиком засел
неожиданно приобретенный миллион. Очнулась от этого наваждения, уже когда
сидела на диване, без шубы. Оттолкнула мужа, потребовала, чтобы подали
закуску и вина.
- Все будет, ангел, все! Только знаешь, я не пью. Вот истинный крест,
бросил!
- Ничего, со мной выпьешь...
- Уж разве только с тобой, а так-то сгори и вспыхни...


ГЛАВА ПЯТАЯ

В эту осень долго стояло ноябрьское чернотропье. Застывшая, смешанная
с глиной земля гулко звенела. Петр Николаевич Лигостаев вместе с сыном
Гаврилой нанялись возить на прииск камень и лес из прибрежного тугая.
Промерзлая дорога была очень тяжелой. На крутых шиханских изволоках часто
ломались дышла, рвались постромки. Ворочать каменные глыбы и сырой лес
было трудно, а заработки не велики. Каждая копейка у Лигостаевых была на
учете. Анна Степановна давно уже не вставала с постели, а Гаврюшке
подходила пора уходить на действительную службу. Нужно было готовить
полную казачью справу. На очередной лагерный сбор Гаврюшка ездил в старом
отцовском обмундировании. Сверстники не раз посмеивались над его побитым
молью мундиром и потрепанной шинелью. Когда речь заходила об этом, сын
набычивал перед отцом шею и молчал. За последний год он еще заметнее
подрос и возмужал.
После отъезда Маринки в Сибирь о ней совсем перестали вспоминать. Это
была мучительная, запретная тема, тем более что Анна Степановна хотя и
лежала в тяжелом параличе, но все слышала и понимала. Напоминал о Маринке
лишь один конь Ястреб, приведенный Тулегеном из аула, великолепное
призовое седло с ярко расшитым вальтрапом да старые, истрепанные, кое-где
заштопанные Гаврюшкины брюки, в которых совсем недавно так беззаботно и
радостно скакала она по привольной ковыльной степи.
Сегодня по дороге на прииск у Лигостаевых сломалось ярмо.
- Тут никакой сбруи не напасешься, скотину надорвешь, - распрягая
волов, ворчал Гаврюшка.
- Не только скотину. У меня даже хребет трещит. - Присаживаясь на
растопыренное осью ветловое дышло, Петр Николаевич достал кисет.
Разналыжив* круторогих, рыжей масти быков, Гаврюшка пустил их на