"Михаил Федотов. Иерусалимские хроники" - читать интересную книгу автора

понять. Может быть, он не совсем здоров. Вызовите хорошего врача!
"Ага, разбежался!" -- злобно подумал я.
-- Обязательно надо денег, -- пробормотал мне грузин, -- этот мудак
ничего не дал. Тебе тоже не дал?
На руке грузина была намотана тряпочка. Не бинт, а домашняя тряпочка с
желтыми кофейными краями или йодом. Пастор не отходил. Делал вежливые щеки и
ждал, чем вся эта история кончится.
Пасторша с высоким блестящим лбом и красивыми чуть навыкате глазами
начала грустно, по одной, выключать люстры в главной зале. Потолки были
необыкновенно высокими. Как в настоящей церкви. Они меня раньше приглашали к
себе обедать -- хрусталь, печеный картофель, ванильное мороженое, и в этом
духе. Я ходил даже не подкормиться, а из любопытства. Пастор был еще
довольно энергичным миссионером и все время шутил. Пасторы спят со своими
женами только в миссионерских позах. Черт знает что приходит в голову, когда
думаешь о красивых пасторшах.
"Я из Баку, -- сказал мне грузин, -- в плохую историю попал". Он
почмокал. Потом сморщил нос и внимательно на меня взглянул. Казалось, что он
прикидывает мне цену.
-- Слушай, -- прибавил он светски, -- у тебя нельзя пожить? Я тебе
нормально заплачу. Домой нельзя прийти -- зарежут. Мамой клянусь.
"Сволочь пастор, -- подумал я, -- денег не дал ни копейки и подсунул
мне сумасшедшего грузина!"
-- Какой у вас индекс? -- на всякий случай спросил я.
-- Девятнадцать, -- неохотно сказал грузин. Я начал разглядывать
громадные армейские ботинки на его ногах и соображал, что ему ответить.
Девятнадцать -- это самый низкий индекс, который дают еврею, но все-таки с
ним не высылают. Нужно набраться смелости, пока еще не поздно, и сказать,
что со мной пожить нельзя! Я вообще не желаю, чтоб мне подсовывали таких
типов! С одним зубом! Меня всегда раздражали люди, которые хотели со мной
пожить. Потом его будет не выгнать. И он пах. Собственно, все симпатичные
люди, которых я встречал за свою жизнь, не пахли. Или я мог в конце концов
привыкнуть. А он пах так, что мне не привыкнуть.
-- Понимаете, -- я старался говорить с ним самым задушевным голосом, --
я принять вас не смогу. Я никого не могу к себе брать, я в этом году не
аттестован. И еще я очень занят. Но я постараюсь устроить вас жить у одного
своего знакомого. Вас никто не зарежет, не волнуйтесь. Приходите к нему
завтра, я постараюсь договориться. Без удобств, но не выгонят.
-- А сегодня? -- спросил он очень угрюмо. -- Я не могу возвращаться
домой за вещами! И у меня кот. -- Он показал глазами на черную сумку.
Пастор лобызался у дверей с последней английской парой. В день
четвертый они навсегда отбывали в Лондон.
-- На сегодня попроситесь к пастору, -- сказал я мстительно, --
скажите, что точно знаете, что у него тут пустует комната в подвале. А
насчет кота я спрошу.
Я оставил ему адрес и вышел из церкви, не прощаясь.
Дождь совсем кончился. Вода лилась по улицам откуда-то потоками. Целые
реки спускались вниз по Яффо. Я поднялся по темным улицам прямо к рынку. На
улицах не было ни единой души. Мне очень хотелось есть. У входа на крытый
рынок несколько замерзших лимитных арабов разгружали грузовик с огурцами. Я
взял один. Потер его носовым платком. И рассеянно прошел по пустому рынку. Я