"Алексей Федорович Федоров. Подпольный обком действует (Книга 2) " - читать интересную книгу автора

отделом народного образования. Руку мне на плечо положил и начал:
- Вот, - говорит, - Алексей Федорович, рассудите. Пришла мне такая
мысль: что если бы лежал я больной и врачи приговорили меня к смерти?
Я насторожился. К чему человек клонит?
- Нельзя, - отвечаю, - верить таким приговорам.
Он продолжает:
- А все-таки. Если сомнений действительно никаких, как тогда? Я бы,
например, предпочел не ждать. Я бы, товарищ Федоров, предпочел сразу после
консилиума умереть, застрелиться.
- К чему, - спрашиваю, - ты эту панихиду развел?
- А к тому... - Тут С. прямо-таки с воодушевлением произнес: - К
тому, что если поставила нас здесь партия на жертву, на жертвенный подвиг,
так давайте же поскорее этот подвиг придумаем и совершим.
И, заметьте, товарищ этот был трезвый, не бредил. Пришлось ему
объяснить, что он нытик и маловер и что партия ни на какие жертвы нас не
посылала, а послала воевать с врагом.
- Что вы?! Прикажите, и я готов, как, помните, в знаменитой пьесе
"Салют Испания", взорвать себя вместе с вражеским штабом!
Прошел год, и товарищ научился взрывать немецкие штабы и эшелоны, сам
оставаясь невредимым. В 1944 году он получил звание Героя Советского
Союза. Я ему при случае напомнил этот разговор.
- Признаюсь, - сказал он, - не верил, что мы способны оказать немцам
серьезное сопротивление. Думал: раз нам суждено погибнуть, так давайте же
поскорее и покрасивее.
О подобной красоте не только он один заботился. Мельком я упоминал
уже об артисте черниговской драмы Васе Коновалове. Он и теперь
здравствует. Воевал хорошо, награжден. Но в самом начале... Как-то раз
ночью явился он с группой актеров в Черниговский обком, прямо в мой
кабинет, с просьбой принять их в формирующийся партизанский отряд. Я его
включил в списки. В ту же ночь он получил винтовку. Так, с винтовкой, и
пошел домой прощаться. Потом, у партизанского костра, сам рассказывал:
- Возвращаюсь домой, настроение лихое, в бой бы с таким настроением.
А надо спать ложиться. Ложусь и винтовку с собой в постель.
Так многие молодые люди романтично воспринимали свое вступление в
партизаны. Но надо было этим молодым людям показать труд войны, надо было
научить их преодолевать трудности.
В эти же дни всеобщих переживаний произошел у меня разговор по душам
с Громенко.
Он вернулся из "отпуска". После совещания с командирами я позволил
ему отлучиться. Отправился он к жене с партизанскими подарками. Дали ему
меду, масла, леденцов, печенья. Дали ему сотню патронов, два пистолета,
пару гранат.
В отлучке Громенко был пять дней. Два дня путешествовал туда, два
обратно, а у жены пробыл всего лишь ночь и часть утра. Отчитался он
коротко:
- Командир первого взвода Громенко. Вернулся из отпуска. Все в
порядке. Разрешите приступить к исполнению обязанностей?
Часа через два я снова увидел его среди бойцов первого взвода. Он
усадил их кружком и что-то горячо говорил. Я тоже присел послушать.
Громенко сказал мне, что проводит политбеседу, и продолжал: