"Алексей Федорович Федоров. Подпольный обком действует (Книга 2) " - читать интересную книгу автора

- Каждому из нас, товарищи, следует пересмотреть наново всю свою
жизнь...
"Куда он гнет? - думал я. - Что это за философские беседы с бойцами?"
Но смолчал и стал слушать дальше. Тем более, что, судя по выражению лиц,
бойцы беседой были увлечены.
- Хотим мы того или не хотим, но думаем мы сейчас все очень много. Да
и как может быть иначе? Нормальная жизнь поломалась, семьи разбиты,
профессии наши, то, к чему мы готовились годами, теперь не нужны. Во
всяком случае, до победы. И вот мы горюем. Многие горюют. Я слышал,
товарищ Мартынюк рассказывал свой сон. Будто подбегает к нему дочка и
просит приласкать, и прижимается к нему, и плачет. Просыпается товарищ
Мартынюк и замечает, что гладит рукав своей телогрейки. И рукав этот
мокрый от слез. Ответьте мне, товарищ Мартынюк: сколько вам лет и кем вы
работали до войны?
Сивоусый, коренастый Мартынюк поднялся с бревна, на котором сидел,
похлопал глазами и сказал:
- Имело место.
- Я просил вас сообщить свой возраст и профессию. Вы напрасно
волнуетесь. Я не упрекаю вас за то, что снятся вам ваши дети. Мне и самому
снится прошлое. Вот уже третий месяц я или протравливаю семена, или
подрезаю ветки яблонь, или...
- А я вчера, - прервал вдруг командира взвода парнишка лет
девятнадцати, - играл в футбол против немецкой команды. И мяч, будто мина,
может взорваться. Честное слово...
Все рассмеялись, Мартынюк тоже улыбнулся и сказал:
- Лет мне, товарищи командиры, сорок четыре. Профессия моя -
формовщик черного чугунного литья. Прошу извинения, что рассказывал сон и
других смутил. Жизнь я обязательно перегляжу и других вызываю. А дочка у
нас с женой родилась, когда мне уже было Тридцать восемь, а жене тридцать
четыре. Первое наше дитя. И его уничтожила германская бомба... Разрешите
сесть?
Я поднялся и ушел. Ничего не сказал Громенко, не стал прерывать его
беседу. Хотя показалось мне, что напрасно он будоражит нервы своих бойцов.
Вечером он подошел ко мне сам. Выбрал момент, когда я был один.
- Можно, Алексей Федорович, - попросил он, - посоветоваться с вами и
поговорить, как со старшим товарищем? Вам не понравилась, как мне кажется,
беседа, которую я вел сегодня утром.
- Пойдем, товарищ Громенко, - предложил я ему, - погуляем по лесу.
Он с радостью согласился. Мы отошли от лагеря метров на двести,
уселись там на пеньки. Вот что рассказал он мне.
- Я, Алексей Федорович, агроном. Это вы знаете. В прошлом мужик.
Крестьянской кровушки, крестьянского воспитания. В общем, интеллигент из
народа. Думаю, не могу не думать. И когда работал на контрольносеменном
пункте, понимал зерно не только как хлеб. Нет, еще в большей степени я
понимал его как труд народа. И мечту Мичурина сделать пшеницу многолетним
растением, а если нельзя это сделать с пшеницей и житом, то, может быть, и
по боку их и вырастить хлебные орехи... эту мечту я очень хорошо понимаю.
Вот.
В сущности я хотел поговорить с вами о другом. Рассказать о
путешествии к жене... Но без предисловия не умею... Казалось мне, Алексей