"Евгений Федоровский. Трудные берега" - читать интересную книгу автора

день сможем обследовать оба ручья. Надо всего лишь взобраться на перевал,
спуститься с другой стороны и пройти по ручью от истока до устья...
Перевал невысок, каких-нибудь девятьсот метров. Местами он оброс
кедровником, а на пролысинах - щебенка, самая зловредная штука для
восхождений. Разбитый на плитки камень тек, как песок. Мы буксовали,
стараясь продвинуться вперед, но сползали назад, словно тарантулы на
бархане.
Вдобавок взъярилось солнце. В тени у ручьев мы не замечали жары. Каково-то
сейчас Лиде с Колей Дементьевым, которые идут где-то по горам на самом
солнцепеке? Впереди на склоне маячил снежник, но до него еще идти да идти.
На четвереньках, цепляясь за ветки кедровника, мы одолевали метр за
метром. Почему-то казалось, что рядом и склон положе, и камни покрупнее,
надежнее. Круто заворачивая, мы устремлялись туда и попадали на такую же
щебенку, а то и хуже - на каменную крошку, перемолотую неведомо чем и
когда.
В другом отряде нашей же партии и в другом месте, но тоже на горе, рыли
шурфы геолог Миша Шлоссберг и рабочие Боря Любимов, Боря Тараскин, Женя
Данильцев. Они поднимались на гору каждый день, кирками долбили шурфы и
канавы, в мешках сносили породу к реке вниз, промывали ее и снова
поднимались. И в дождь, и в жару, и в холод.
А нам-то сейчас всего раз подняться. Даже неловко становится перед
ребятами.
Доползаем до снежника. Пятками сапог втыкаемся в колючий, ноздреватый
снег, глотаем его кусками, но жажда не проходит. Слышно, как где-то внизу
струится ручеек, однако до него не добраться - наверняка он под камнями.
Скидываем рубашки, растираем снегом разомлевшее тело, прикладываем ледяные
комочки к лицу. Хочется лежать и лежать здесь, впитывая каждой частицей
холод вековых зим. Но Боря, медлительный Боря, торопит. Это раздражает.
Неужели от лишней минуты отдыха что-то убудет?
- Убудет, - убежденно бубнит Боря. - Смотри, сейчас три. До вершины еще
час прокарабкаемся. А там полезем через кедровник. Да еще семь шлихов. Да
домой...
Он тычет в часы с одной часовой стрелкой, потому что минутная потерялась,
а мой хронометр, поломанный еще раньше, топором не починишь.
- Какой там еще кедровник?
- А вот, - он достает аэроснимок, на котором хорошо видны кудряшки
зарослей.
Скоро Боря убеждается, что спорю я лишь затем, чтобы оттянуть время. Он
сует снимок и карту в полевую сумку, примеривается к рюкзаку. По опыту
знаю - отставать от Бори нельзя. Ходит он быстро, легко, как лось. На пять
лет моложе и не курит - это что-нибудь да значит. Набираю в холщовую
кепчонку снега про запас и тоже поднимаюсь.
Но вот и до вершины добрались. Здесь дует свежий, влажный ветер. Комаров
нет. Одни бараньи тропы и лежки. Животные отдыхали, но, увидев нас еще на
подходе, загодя убрались. За бурыми горбами гор виднелась пустынная и
ослепительно голубая полоска Охотского моря.
На самом венчике перевала стоит топографический знак. Кто-то, значит,
когда-то поднимался сюда, складывал из плиточника пирамидку. Уж не
Григорий ли Анисимович Федосеев, автор книги "Смерть меня подождет", со
своими товарищами и верным проводником Улукитканом? Может, он любовался