"Евгений Федоровский. Трудные берега" - читать интересную книгу автора

Камералка же требует некоторого пояснения. Поскольку Коля ходит в маршрут
с Лидой, он должен и обрабатывать образцы. Для каждого камешка
выписывается своеобразный паспорт: номер, год, наименование партии,
экспедиции, а также указание, на какой сдавать анализ: если на спектралку,
то пишется "Сп", на шлих - "Шл". Затем камень заворачивают в пакет из
плотной бумаги. Пакет делать надо тоже умеючи. Не слишком сильный в
грамоте Коля писанину одолевал трудно, с сопением и руганью, зато легко
освоил вторую часть работы, как будто и родился для того, чтобы проворно
заворачивать образцы. Он запечатывал камни быстро, с вдохновением, словно
сбрасывал с плеч.
Со шлихами хуже. Сначала их надо высушить. Для этого Боря клал конвертики
с мокрыми шлихами в хозяйственную сетку, вешал ее над печкой. Когда они
подсыхали, мы высыпали порошок из кулечков в те же конвертики. Прочные,
как пергамент, бумажки с треском разворачивались, порошок норовил
высыпаться на нары или земляной пол. А если учесть, с каким трудом нам
доставался каждый шлих и что их накопилось несколько сот, то станет
понятно, что удовольствия от такой работы было мало. Потом сведения о
каждом шлихе надо занести в специальный журнал, точно указать координаты,
привязать к карте, описать место, где он взят: с хвоста или головы косы,
русла, плотика у коренных пород; сообщить, галька ли была, валуны, песок
или щебень, отметить степень окатанности.
Мы возились со шлихами, и каждый из них вызывал в памяти какой-либо случай.
...Вот этот шлих напомнил о дне, когда к побережью подошла первая рыба -
мойва, по-здешнему "уек". К досмерти надоевшим макаронам рыба оказалась
прекрасной добавкой. Мойва плотно держалась у берега. Рабочий из здешних
Боря Тараскин черпал ее обыкновенным сачком. Чайки до того объелись, что
не могли взлететь. Раскрыв клювы и распустив крылья, они переваливались с
боку на бок, как пингвины. "Уек" мы жарили, парили, варили, делали из него
котлеты и брали их с собой в маршруты.
...А этот шлих взят в низовьях Кивангры, где в петлю из стального троса,
поставленную кем-то, попала огромная медведица. Пытаясь освободиться, она
вырыла огромную яму, повалила окружающие деревья, изгрызла стволы, пока не
погибла от истощения. Браконьер, очевидно, забыл об этой петле, и мы на
медведицу натолкнулись случайно. Боря захотел для сувениров взять клыки и
когти, похожие на прокаленные железные крючья. Но вдруг остановился,
словно поразившись какой-то мыслью, и опустил топор. "Эх, найти бы хозяина
этой петли..." И мы, не оглядываясь, пошли прочь.
...Еще один шлих навел на воспоминания о реке Унчи. Она громыхала по
камням, будто кто-то ехал на телеге по булыжной мостовой. Лагерь был в
тесной долине, где ветер дул, как в аэродинамической трубе. По ночам
ожесточенно хлопал тент, натянутый над кухней, звенела посуда, собранная в
стопку, гремели кружки, висевшие на прибитых к стойке гвоздях.
В седловине лежал длинный снежник. Как-то, возвращаясь из маршрута и решив
сократить путь, мы рискнули спуститься по нему. Я первым ступил на снег и,
пытаясь тормозить прикладом ружья, заскользил вниз. На крутизне приклад
сорвался, и я мешком покатился по склону. По бокам снежника громоздились
скалы, Свернуть было нельзя. Внизу, я это знал, снежник обрывался
трамплином метров на пять, и я мог бы приземлиться прямо на валуны в реке.
Правда, сбоку был узкий снежный мостик над речкой, но попаду ли я на него?
Я отчаянно упирался пятками, снег тучей летел в глаза, хлестал по лицу.