"Юрий Федоров. Борис Годунов (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

Немецкие мордастые мушкетеры, закованные в железные латы, распахнули
двери. Василий вышел на Красное крыльцо. Шагнул широко, да вдруг
остановился. К нему качнулись толпой. Задышали в лицо. Василий чуть
отступил. Но, набрав побольше воздуха в грудь, властно крикнул:
- Присягайте боярской Думе!
И оказалось, крикнул зря. К нему подступили вплотную. Бешеные глаза,
кривые губы, пальцы, сжатые в кулаки. Дохнуло чесночным духом, хмельным
перегаром, злым потом. Толпа закричала разом:
- Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу!
Щелкалов поднял руку. Глаза налились гневом. Тоже свое знал, и смелости
ему было не занимать:
- Царица постриглась!
Открыл рот еще что-то крикнуть, но нашла коса на камень, и думный дьяк
уразумел - надо уходить. Хуже будет. Уж больно жарко задышали на него, уж
больно близко подступили. Того и гляди, возьмут за грудки, а что из того
получиться может, дьяку было ведомо. Народ московский не одного спихивал с
царского крыльца. Да еще и так, что расшибались насмерть те, кого спихивали.
Головой об камни - и дух вон. Кремлевские камни кровь любят.
В толпе зашумели:
- Да здравствует Борис Федорович!
Дьяка, как поленом по голове, ударил тот крик. Глаза у Щелкалова
метнулись по толпе. Выглядеть хотел: кто кричит? Увидел: какой-то мужичонка
с саней вопит, надсаживается. А вон стрелец разинул рот. И ахнул - бабы,
бабы орут. Знал: баба завопит на Москве - тут уж делать нечего. Кому-кому, а
бабе рот не закроешь. Баба перекричит всякого. Мужика можно напугать, а бабу
нет. Хоть убей ее, она угнется, а все свое будет талдычить.
Губы поджал дьяк и задом выперся в дверь. Но все же ухватил его злой
мужичонка за полу бархатного кафтана.
- Постой, - глаза вытаращил, - постой! Долго ли нам снег топтать, пока
верхние в ум войдут? А то подсказать что?
Губы у мужика растянулись в нехорошей улыбке. Видно было - бедовый
человек, до греха ему шаг.
Дьяк рванулся, но мужичонка ухватил крепко. Оторвал полу. Мушкетеры
едва отбили дьяка, захлопнули дверь.
В разорванном кафтане Василий вошел к боярам.
Федор Никитич, забыв и чин и родовитость, бросился навстречу. Борода
тряслась, зрачки во все глаза:
- Ну?
Щелкалов отряхнул кафтан, плюнул под ноги боярину. Не сказал ничего.
Только головой дернул, словно прищемили его за больное. Не привык дьяк,
чтобы так обходились с ним. Его - хранителя печати - боялись и верхние, а
тут на тебе, мужичонка, из самой что ни есть голи, оборвал кафтан.
Федор Никитич задрожал плечами, повернулся к думным. Глаза, налитые
мутной влагой, страдали. Боярин крикнул по-птичьи высоко:
- Из Кремля народ вон выбить надо и ворота закрыть! Мстиславский,
первый в Думе, тяжело упираясь руками
в широко расставленные колени, поднял на него красные от бессонницы
глаза. Посмотрел долгим взглядом. И ясно стало, что уже никого не выбить из
Кремля, не затворить ворот и стрельцов с пушками не поставить на стены.
Поздно.