"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

псалом.
Старый епископ, святой человек, которому было уже больше ста лет,
однажды в полдень внезапно умер, а новый, не жаловавший братьев капуцинов из
"Колоннеллы", перестал выплачивать авансы Бонфантони, и тот в один
прекрасный день бросил все и уехал в Бразилию. Фреска так и осталась
незаконченной; ее прикрывало большое грязное полотнище, краешек которого я
иногда приподнимал, чтобы в нижнем левом углу увидеть свою руку (я-то знал,
что она моя), простертую вверх, туда, где в постепенно сгущающейся черноте
все падали и падали овцы, челны, собаки.
В те времена, если ты хотел приобщиться к компании людей "бывалых",
нужно было проводить время с приятелями в баре Рауля, так называемом "кафе
друзей", которое находилось в средней части Корсо. Сам Рауль был очень
подвижным круглолицым толстячком. Его заведение - подобие тогдашних
миланских баров - посещали художники, беспокойная молодежь, спортсмены. Там
допускалось даже некоторое политическое фрондерство, этакий робкий намек на
него. Зимой в баре собирались "маменькины сынки". (Летом все переносилось на
море, к Дзанарини. Важная деталь: в Римини времена года четко разграничены и
смена сезонов носит не просто метеорологический характер, как в других
городах. Это совершенно разные Римини.) Так вот, именно в баре Рауля
возникла однажды идея встретить Новый год в тюрьме. При соучастии
надзирателей, среди которых у нас были друзья, мы пронесли в тюрьму булочки
и колбасу, чтобы разделить трапезу с арестантами.
Тюрьма - называлась она "Рокка" - была забита тогда мелкими воришками,
таскавшими со стройки мешки с цементом, и пьяницами. Это приземистое и
мрачное здание навсегда осталось темным пятном в моих воспоминаниях о родном
Римини.
Перед "Роккой" была огромная неровная пыльная площадь; здесь, на самой
окраине города, останавливались бродячие цирки. Выступая на площади, клоун
Пьерино переругивался с арестантами, которые через зарешеченные окна
выкрикивали всякие гадости по адресу наездниц.
Однажды утром сквозь облако пыли я увидел, как на дальнем конце площади
отворились ворота тюрьмы и из них вышел какой-то человек, сказал что-то
часовому и стал быстро удаляться - значит, отбыл свой срок; но, дойдя до
середины площади, он вдруг в нерешительности остановился и... вернулся в
тюрьму. А вот "Гранд-отель" был у нас символом сказочного богатства,
великолепия, восточной роскоши.
Когда описания в книжках, которые я читал, не вызывали в моем
воображении достаточно убедительных картин, я выуживал из своей памяти
"Гранд-отель" - так иные захудалые театришки на все случаи жизни используют
один и тот же задник. Преступления, похищения, ночи страстной любви, шантаж,
самоубийства, сад пыток, богиню Кали - все это я переносил в "Гранд-отель".
Мы шныряли вокруг него, как крысы, чтобы хоть одним глазком заглянуть
внутрь. Тщетно. Мы обследовали большой задний двор (там всегда была тень
из-за высоких, доходивших до шестого этажа пальм), уставленный автомобилями
с восхитительными и не поддающимися расшифровке номерными знаками. "Изотта
Фраскини" - у Титты от восхищения вырывалось ругательство. "Мерседес-бенц" -
еще одно крепкое словцо, вполголоса. "Бугатти"... Шоферы в начищенных до
блеска крагах курили, прохаживались взад-вперед, прогуливая на поводках
крошечных злобных собачонок.
Через большие решетки, находившиеся на уровне тротуара, можно было