"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

голове, катались под скамейками. Дело завершалось вмешательством Ушаццы -
злобного верзилы, бывшего боксера, бывшего уборщика пляжа, бывшего рыночного
грузчика. Теперь он носил красную феску и целлулоидный козырек и работал
капельдинером в кинотеатре. Расправлялся он с нами просто как бандит.
Мое первое воспоминание о кино связано, пожалуй, с фильмом "Мацист в
аду". Я сидел на коленях у отца в битком набитом зале; было жарко, пахло
дезинфекцией, отчего першило в горле и немножко мутило. В этой слегка
одурманивающей атмосфере на меня, помню, произвели впечатление желтоватые
изображения с множеством больших тетенек. Остались у меня в памяти и
диапозитивы, которые показывали нам священники в просторной комнате с
деревянными скамьями,- это были черно-белые фотоснимки церквей. Ассизи,
Орвьето. Но особенно запомнились мне киноафиши: они меня просто
завораживали. Как-то вечером я с одним своим другом, вооружившись лезвием
"жилетт", вырезал из афиши изображение актрисы Эллен Майо, казавшейся мне
необыкновенно красивой. Это был фильм с Маурицио Д'Анкора, по-видимому
"Венера": герой клал голову на рельсы, а потом в кадре возникало огромное
лицо Эммы Граматики. Она произносила: "Нет!" - и герой поднимал голову,
просто так, в силу телепатии.
Я не знаю классиков кино - Мурнау, Дрейера, Эйзенштейна. К стыду
своему, я никогда не видел их фильмов.
Приехав в Рим, я стал ходить в кино чаще - каждую неделю или раз в две
недели, когда не знал, как убить время, и еще - если после фильма выступали
артисты варьете. Моими излюбленными кинотеатрами были "Вольтурно", "Фениче",
"Альчоне", "Бранкаччо". Варьете, как и цирк, всегда меня волновало. Для меня
кино - это гудящий голосами и пропахший потом зал, капельдинерши, жареные
каштаны, "пипи" малышей, атмосфера светопреставления, катастрофы, облавы,
суматоха, предшествующая эстрадному концерту, музыканты, занимающие свои
места в оркестре, настройка инструментов, голос комика, шаги девушек за
занавесом или люди,
выходящие зимой через запасную дверь в переулок, немножко обалдевшие от
холода,- кто напевает мотивчик из только что увиденного фильма, кто смеется,
кто мочится в уголке.
И все же кино имело какое-то отношение к моему приезду в Рим; я
пересмотрел множество американских фильмов, в которых весьма привлекательная
роль отводилась журналистам. Названий этих фильмов я не помню - столько лет
прошло,- но ясно, что показанная в них жизнь журналистов произвела на меня
весьма сильное впечатление: в общем, я тоже решил стать журналистом. Мне
нравились их пальто, манера носить шляпу, слегка сдвинув ее на затылок.
Какой это был год? 1938-й, 1939-й? Я работал репортером, и главному
редактору газеты - он был к тому же еще и портным, разговаривал, держа в
губах булавки, да и вообще, казалось, состоял из одних ниток, ленточек,
иголок - понадобилось интервью с Освальдр Валенти. Таким образом, однажды
утром я впервые оказался в Чинечитта. Мне хотелось выглядеть таким же
раскованным, как Фред Макмюррей в роли журналиста, но в действительности я
очень робел и, стоя на солнцепеке и разинув от удивления рот, глазел на
башни, эскарпы, коней, темные плащи, закованных в железные латы рыцарей и
самолетные пропеллеры, поднимавшие в нужных местах тучи пыли. Призывы,
вопли, заливистые трели свистков, грохот огромных колес, звон копий и мечей,
Освальдо Валенти на каком-то подобии колесницы, ободья которой усеяны
острейшими шипами крики статистов, изображающих объятую ужасом толпу,