"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

Росселлини бросить свой легкий, рассеянный взгляд на какую-нибудь ужасную
ситуацию, чтобы навсегда сохранилась неизменной ее впечатляющая сила: словно
ужас этот сам находил для себя пищу в откровенной бессознательности
обращенного на него взгляда. И такой взгляд, такая манера смотреть на вещи
совпали как раз с периодом, когда все происходившее само по себе уже было
историей, то есть готовым повествованием, готовым образом, готовой
диалектикой. И пока реальная действительность оставалась тяжкой,
неустроенной, неустойчивой, трагичной послевоенной действительностью,
сохранялась и какая-то чудесная связь между нею и холодным взглядом
наблюдавшего ее Росселлини.
Потом, когда положение изменилось и такая манера, такой способ смотреть
на вещи стали нуждаться в большей углубленности, поскольку сама
действительность становилась все сложнее, все скрытнее и утрачивала свою
внешнюю драматичность, Росселлини, который был так влюблен в жизнь, которому
так нравилось жить с риском, полноценно, не сдерживаясь и ни от чего не
отказываясь, по-видимому, решил, что не участвовать в жизни лишь ради того,
чтобы иметь возможность смотреть на нее со стороны, размышлять, раздумывать
над ней, фиксировать ее взглядом, сохранившим все ту же чистоту, все ту же
остроту,- слишком дорогое удовольствие. И тогда он, вероятно, подумал, что
жизнь все же стоит прожить самому; не следует оставаться вне ее,
совершенствуя или сберегая в целости и неприкосновенности свое орудие
восприятия, предохраняя его от помутнения, от близорукости страстей,
желаний, алчности. Подумал, но не сделал и как бы вступил в спор с этой
частью самого себя, отринул ее, отказался от нее, заявив, что она - эта
часть его самого - незрелая, инфантильная, порочная, аристократичная и
вообще никому не нужна.
Но в его настойчивом стремлении утверждать - что он и делал на
протяжении нескольких лет - свое несогласие, свое презрение ко всему, не
носящему откровенно дидактического характера, есть, по-моему, и элемент
ностальгии, обиды и растерянности, словно он понимал, что чему-то изменил,
что-то предал. Возможно, конечно, что это мое толкование абсолютно
субъективно, что оно - всего лишь отражение, и тоже искаженное,
растерянности и ностальгии человека, который не сумел или не смог стать
другим.
Росселлини был для меня чем-то вроде столичного жителя, который помог
мне перейти улицу. Не думаю, чтобы он оказал на меня глубокое влияние - в
том смысле, какой вкладывается обычно в это слово. Я признаю за ним, по
отношению к себе, известное первородство - как первородство Адама; он был
своего рода прародителем, от которого произошли мы все. Определить со всей
точностью, что именно я от него унаследовал, нелегко. Росселлини помог мне
перейти от смутного периода абулии, движения по замкнутому кругу, к этапу
кинематографа. Моя встреча с ним и фильмы, которые мы делали вместе, важны
для меня; это было чем-то вроде дара судьбы и произошло без всякого расчета
или сознательного стремления с моей стороны. Просто я созрел для дела, а
рядом оказался Росселлини.
Когда впоследствии я сомневался и колебался, не зная, браться ли за
предложенную мне первую режиссерскую работу, именно эти милые моему сердцу
воспоминания придали мне храбрость.
С каких философских позиций вы подходите к работе над фильмом? Какую
задачу ставите перед собой, снимая его? Есть ли у вас какая-то иная,