"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

квартире, где нет хотя бы трех ванных комнат. После чего он молча заглядывал
нам в глаза, надеясь прочесть в них недоверие, но мы, жившие надеждами на
аванс или гонорар, изображали на своих лицах лишь явное восхищение. Затем
Мамбронио, заявив, что обувь следует покупать только в Лондоне, несколько
непоследовательно добавлял, что, если бы его "синьора" вышла к столу с
ненакрашенными губами, он от возмущения снял бы... пиджак. И вновь он бросал
в нашу сторону суровый взгляд, на который мы отвечали все теми же
изъявлениями восторга. И вообще коммендаторе Мамбронио вечно всех учил
правилам хорошего тона, охотно раздавал советы на все случаи жизни и адреса
магазинов, а сам лезвием "жилетт" разрезал каждую сигарету на четыре части и
складывал их в малюсенькую коробочку, так и ожидая, что кто-нибудь не
выдержит и спросит: "Коммендаторе, а для чего вы их режете?" Тогда он со
снисходительной улыбкой человека, много повидавшего на своем веку, смог бы
ответить: "А для того, чтоб меньше курить, друг мой", - и добавить своим
хорошо поставленным голосом дублера: "И вам советую делать так же". Зато все
пальцы у него были в порезах. В общем, Мамбронио купил наш сюжет у Понти,
намереваясь поручить постановку Латтуаде, потом сценарий еще долго переходил
от одного продюсера к другому, пока наконец не оказался на столе у Луиджи
Ровере, который однажды, взглянув на меня с неприязнью, сказал: "А почему бы
тебе самому не сделать этот фильм? Ведь поработал же ты пару дней над
картиной "Закрытые ставни" и справился вполне прилично".
Фильм "Закрытые ставни" должен был снимать в Турине Джанни Пуччини, но
у него начался приступ тяжелой меланхолии, и Ровере отправил в Турин меня -
помочь режиссеру, пока на смену ему не пришлют Коменчини. Я отснял несколько
небольших сценок на набережной По, потолкался среди людей, с любопытством
наблюдавших за нашей работой, но не очень охотно вступавших в разговоры. А
мне было все равно: какой с меня, временного, спрос? И, едва Коменчини
приехал, я отбыл в Рим. Но Ровере настаивал: "Да ладно тебе, возьмись,
сделай сам! Ну как не стыдно?" Ровере был удивительно похож на одного моего
дядюшку из Гамбеттолы, который не в пример всем моим деревенским
родственникам внушал мне чувство этакого опасливого почтения. Он не верил ни
единому моему слову; стоило мне открыть рот, как дядя сразу, даже не
взглянув на меня, заявлял: "Не верю. Все это враки". С другой стороны, сюжет
мне нравился, да и приключенческие комиксы были моей страстью. Разве не я
работал в издательстве "Нербини", когда там шли приключенческие серии, разве
не я писал тексты для комиксов Флеша Гордона, после того как издатель решил
запустить их в Италии?
А фанатичные поклонники кинозвезд вызывали мое любопытство еще в те
времена, когда я сотрудничал в журналах "Чинемагадзино" и "Чинеиллюстрато",
вел рубрику "Почта читателей" и в заметках, которые подписывал псевдонимом
"Арамис", откликался на читательские исповеди, исполненные мечтаний и
восторгов. В общем, этот мир я знал хорошо.
Вот так однажды утром я, к собственному удивлению, оказался в
павильоне, где должен был отснять первые пробы, и, прильнув к видоискателю,
смотрел на изумленное лицо Леопольде Триесте, который в свою очередь пытался
разглядеть меня за кинокамерой. Надо сказать, что сначала на роль молодожена
я хотел пригласить Пеппино Де Филиппе, но Ровере решительно замотал головой:
"Он не принесет в кассу ни лиры. Возьми уж лучше Крокколо". Крокколо
почему-то казался ему ужасно смешным, и даже теперь при одном упоминании
этого имени Ровере смеялся до слез. Как знать, возможно, мне и пришлось бы