"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

неловко. Не думаю, чтобы в мире нашлось так уж много людей, считающих, что
жизнь у них не удалась только из-за моей неспособности со всей точностью
выразить связь между модным мешкообразным платьем той женщины и фильмом,
который я потом снял. А может, моя инстинктивная неприязнь к подобного рода
разысканиям объясняется тем, что нередко изначальные мотивы творческого
процесса - особенно если их, для придания веса аргументации, слишком
прямолинейно и прочно привязывать к логике строгого семантического анализа -
начинают вдруг казаться малоубедительными, порой даже немного смешными,
невыносимо претенциозными, вообще фальшивыми, наконец, просто голословными.
Почему я делаю этот фильм, именно этот, а не какой-нибудь другой? Не
знаю и знать не хочу. Побудительные мотивы неясны, запутанны, смутны.
Единственный стимул, который я могу назвать, не кривя душой,- это подписание
контракта: подписываю, получаю аванс, а поскольку возвращать его желания
нет, я вынужден приниматься за работу. И стараюсь делать ее так, как, мне
кажется, сам фильм того хочет.
В начале работы над "Дорогой" у меня было только смутное представление
о картине, этакая повисшая в воздухе нота, которая вселяла в душу лишь
безотчетную тоску, какое-то неясное ощущение вины - расплывчатое, как тень,
непонятное, жгучее, сотканное из воспоминаний и предчувствий. Оно настойчиво
подсказывало, что тут необходимо путешествие двух существ, которые волею
судеб, сами не зная почему, оказались вместе. Сюжет сложился на редкость
легко: персонажи возникали стихийно, одни тянули за собой других, словно
фильм готов уже давно и только ждал, чтобы о нем вспомнили. Что же мне
помогло его сделать? Думаю, все началось с Джульетты. Мне уже давно хотелось
сделать фильм для нее: по-моему, это актриса, наделенная необыкновенным да
ром очень непосредственно выражать удивление, смятение чувств, исступленное
веселье и комическую серьезность- все, что так свойственно клоуну. Вот-вот,
Джульетта- актриса-клоун, самая настоящая клоунесса. Это определение,
которым, я считаю, можно только гордиться, иные актеры принимают с
неудовольствием, возможно, им чудится в нем что-то уничижительное,
недостойное их, грубое. Они ошибаются. Клоунский дар, по-моему, самое ценное
качество актера, признак высочайшего артистизма.
В общем, Джельсомина представлялась мне именно такой, в клоунском
обличье, и тут же рядом с ней, по контрасту, возникала мрачная массивная
тень - Дзампано. Ну и, естественно, дорога, цирк с его лоскутной пестротой,
его жестокая, надрывающая душу музыка, вся эта атмосфера жутковатой
сказки... Я слишком часто распространялся о цирке, чтобы снова бессовестно
злоупотреблять этой темой.
Когда я - пока еще неопределенно - намекнул Пинелли, какой тут может
получиться фильм, у него от радостного удивления зарделись уши. Оказывается
еще летом, объезжая верхом свои бескрайние тосканские владения, он сам
придумывал всякие истории о людях, бродивших по пыльным дорогам и древним
городкам получалось что-то вроде плутовских новелл из жизни цыган и
акробатов. Мы говорили с ним взахлеб до самого вечера: казалось, будто
Джельсомина и Дзампано сами поведали нам историю своих скитаний встреч, всей
своей жизни.
В деревнях, полях и долинах, по которым они бродили, мне виделись
уголки тосканских и романьольских Апеннин. Когда я был еще мальчишкой, зимой
с этих свинцово-серых гор, под доносившийся из свинарников испуганный визг
уже чуявших недоброе свиней спускались люди с висящими у пояса наточенными