"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

путешествия сбежала жена, всхлипывая, рассказывает о своей беде двум
проституткам (тогда в итальянском кино проститутки были очень в моде), а они
несколько скептически, но в то же время по-матерински участливо слушают его
и утешают. Одна - огромная, монументальная, как фасад церкви, стоящей на
этой же площади; другая - малышка, в высоких резиновых сапогах, в пелеринке
из куриных перьев и с зонтиком, которым она потрясает, словно шпагой; в ее
круглых, широко открытых глазах ночного эльфа написано бесконечное удивление
и жадный интерес. Во время съемок ночной сценки я окрестил этот безымянный
персонаж - его даже в сценарии не было-Кабирией. Роль Кабирии играла
Джульетта Мазина, которой столь свойственна склонность к буффонаде и
сюрреализму. Исповедь покинутого молодожена, его слезы и отчаяние, отражаясь
на лице Кабирии, в ее мимике, в ее безмерном удивлении, простодушном смехе,
неуклюжих проявлениях сочувствия, гримасах безмолвного сострадания и
негодования, приобретали такую патетическую и смешную окраску, что я понял:
в эту ночь мы присутствуем при рождении нового персонажа, не менее сильного,
обаятельного и трогательного, чем Джельсомина в "Дороге".
С тех пор я сдружился с Кабирией, часто о ней думал.
А чтобы она вела себя смирно, обещал сделать о ней целый фильм.
Позднее, во время съемок фильма "Мошенник"- они велись в поселке Сан-Феличе,
у стен древнеримского акведука,- в стороне от остальных лачуг я заметил
совсем уж крошечную и жалкую хибарку, такую нищую и убогую, какую и увидишь
разве что в мультфильме, некое подобие собачьей конуры, сколоченной из
кусков жести и старых ящиков из-под фруктов. Не веря своим глазам, я толкнул
приоткрытую дверь и просунул голову внутрь. Сама мысль, что эта конура -
человеческое жилище, казалась нелепой, однако был там даже какой-то жалкий и
трогательный уют, веселенькие занавесочки на окнах (окнах?!), аккуратно
развешанные на стенках помятые, но начищенные плошки и сковородки, мраморный
столик на железных ножках (такие столики бывают в кафе на открытом воздухе),
а на нем - вышитая салфеточка и вазочка с ромашками. На полу, на детском
матрасе, сидела женщина. Хозяйка домика. Я успел только заметить цветастый
халат, а когда она обернулась - торчащие среди кудряшек бигуди и испуганные
глазки, оторопело уставившиеся на непрошеного гостя. В следующее мгновение я
уже мчался по пустырю, а вдогонку мне неслись отчаянные крики и
ругательства, летели картофелины и арбузные корки. Потом уж кто-то из
местных жителей рассказал, что женщина эта просто обезумела после того, как
ей принесли бумагу с приказом развалить хибарку, построенную "незаконно".
Короче говоря, ей предложили убираться, покинуть свою конуру только потому,
что никто не давал ей разрешения на строительство: она, видите ли, не подала
соответствующего заявления и не представила в муниципалитет проекта,
выполненного архитектором. Совсем потерявшая от отчаяния голову, бедняга
решила, что меня прислали из муниципалитета снести ее жилище.
Целый день она издали наблюдала за моей работой с актерами,
осветителями, кинокамерой и, похоже, только к вечеру убедилась, что мне от
нее ничего не нужно и ее халупку мы сносить не собираемся. Я застал ее,
когда она внимательно и придирчиво оглядывала со всех сторон мою машину с
видом человека, который при желании мог бы ее купить, но опасается, как бы
его не надули.
На мое приветствие женщина ответила еле заметным кивком, без улыбки,
словно желая показать, что подобная фамильярность еще неуместна. Хрипловатым
голосом простуженной девочки она спросила, какой марки моя машина, много ли