"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

изобразить молодого Бетховена, а я, по мнению Капоретто, поразителиго
походил на композитора. Когда я пришел, он повязал мне шею большущим белым
шарфом, растрепал волосы (тогда их у меня было еще много) и приступил к
работе. Рисуя, художник распевал романсы, и было видно, как его здоровенный
розовый язык дергается во рту, словно ошпаренный. Внезапно умолкнув, он
подолгу всматривался в мое лицо, прищуривая слегка косящие глаза, потом
медленно, многозначительно и даже с каким-то отвращением качал головой или
же вскидывал брови чуть не до корней волос, и лицо его в этот момент
выражало вселенское удивление, словно я внезапно материализовался перед ним
и он не может понять, что мне вообще нужно в его доме. Капоретто широко
разевал рот, словно вынутая из воды рыба, потом сжимал губы в этакий розовый
бутон, взгляд его туманился, а то и вовсе угасал, на лице появлялось
выражение безнадежной тупости. Все эти идиотские гримасы должны были,
по-видимому, повторять черты и выражение лица модели, и мне становилось даже
обидно. За Бетховена тоже. Так продолжалось три или четыре сеанса. Капоретто
смотрел на меня все более свирепо, а однажды утром окунул большую кисть в
банку с краской какого-то мерзкого цвета и добрых десять минут яростно водил
ею по холсту, пока не замазал всю картину. С портретом молодого Бетховена
было покончено, но мы все равно остались друзьями, а спустя много лет даже
работали вместе. Было это в первые суматошные дни после освобождения Рима:
кинокартин не выпускали, газет не было, радио находилось в руках союзников.
С Капоретто и другими старыми друзьями из редакции "Марка Аврелия" мы
открыли "мастерскую карикатуры" под вывеской "Fanny Face Shop: Profiles,
Portraits, Caricatures" и выполняли карикатуры, портреты и рисунки для
приезжавших в Рим американских солдат, которые нескончаемым потоком тянулись
в нашу лавочку, превратившуюся в какой-то проходной двор.
Мы придумали целую серию картинок и трафаретов, например таких:
американский солдат, убивающий льва в Колизее; американский солдат в лодке
на фоне Неаполя выуживает сирену; американский солдат подпирает рукой
падающую Пизанскую башню... Каждую такую картинку мы воспроизводили в
пятидесяти или сотне экземпляров, оставляя пустое место для лица "героя".
Все образцы были собраны у нас в большом альбоме, который мы демонстрировали
солдатам. Заказчик выбирал себе сюжет по вкусу, и мы, пристроившись тут же
за прилавком, пририсовывали к готовой картинке его лицо. Один мой приятель -
звукооператор с киностудии "Скалера" - изобрел какой-то клейкий состав,
которым мы покрывали маленькие металлические диски, после чего на них можно
было записать все, что заказчик хотел наговорить или даже напеть за полторы
минуты. В мою задачу входило придумывать тексты для каждого сюжета: "Дорогая
мама, вчера в Колизее я убил льва"; "Дорогая Мери, вчера в Неаполе я выудил
из моря сирену". Мы заводили Джи-Ай в специально оборудованные кабинки, а
через какое-то время они выходили от нас с рисунком и с записанным на
пластинке пояснительным текстом. Правда, слушать нашу пластинку можно было
только один раз: при вторичном прослушивании иголка сдирала клейкий состав и
пластиночка становилась похожей на тарелку, полную спагетти. Наши расчеты
строились на том, что обычно американских солдат отпускали в Рим не больше
чем на три дня: первый день они посвящали знакомству с городом, во второй -
заглядывали к нам, а на третий - уезжали. Но расчеты эти оправдывались не
всегда, и время от времени в лавочку врывался какой-нибудь разъяренный тип
и, тыча нам в нос красноватое мочало, вопил: "Ублюдки! Фашисты!" И, конечно,
требовал, чтобы ему вернули деньги. Мы не заставляли себя упрашивать и