"Федерико Феллини. Делать фильм " - читать интересную книгу автора

выкладывали денежки со словами: "Sorry. Technical troubles. Very sorry"'.
Атмосфера при этом несколько накалялась-почти как в салунах из ковбойских
фильмов.
Как-то вечером в ателье было полно народу, я рисовал, пристроившись
где-то в уголке, и вдруг среди всех этих одетых в военную форму солдат,
летчиков, канадцев, буров, южноафриканцев, англичан я увидел какого-то
штатского в широкополой шляпе - с виду эмигранта - с очень бледным лицом и
остреньким подбородком. Это был Росселлини. Мы познакомились с ним перед
самой войной в кинокомпании Витторио Муссолини АЧИ-фильм, где он работал уже
давно. Меня же тогда только-только приняли в группу сценаристов. Кто-то
познакомил нас мимоходом, в коридоре, и Росселлини даже сказал несколько
приятных слов о моих выступлениях на страницах "Марка Аврелия". Было ясно,
что он меня с кем-то путает. Но я, то ли не желая его разочаровывать, то ли
потому, что комплименты слушать все-таки приятно, не стал его разубеждать.
Тем дело и кончилось. Спустя какое-то время я вновь увидел его - уже в одном
из павильонов "Скалеры". Я тогда подрабатывал в журнале "Чинемагадзино", и
мне нужно было взять интервью у Греты Гонды. Но актрисы в тот день на месте
не оказалось, и, побродив немного по студии, я зашел в какой-то пустынный
павильон: там в уголке над чем-то бесшумно колдовали несколько человек.
Среди них был и Росселлини: он стоял на коленях под маленькими рефлекторами.
Я на цыпочках приблизился и в небольшом, сооруженном из кусков сетки и
веревочек загончике увидел черепаху, двух мышек и трех или четырех черных
тараканов. Росселлини снимал научно-популярный фильм о какой-то мелюзге,
делая по одному кадру в день,- работа очень сложная, трудоемкая, требующая
великого терпения. Съемки шли уже несколько месяцев. Я посидел тогда с ним
немного, просто так, за компанию.
Да, так вот, протискиваясь сквозь всю эту солдатню и показывая знаками,
что ему нужно со мной поговорить, Росселлини наконец подошел и стал у меня
за спиной. В этот момент я рисовал солдата-китайца, и Росселлини, чтобы
создать благоприятную атмосферу, начал делать всякие одобрительные знаки,
давая солдату понять, что портрет выходит хорошо. Потом, не переставая
следить за моей работой и слегка пригнувшись, чтобы я мог лучше расслышать
его в этом гаме, спросил, не хочу ли я принять участие в работе над
сценарием о жизни дона Морозини. В то время я был очень занят в мастерской
карикатуры; американские солдаты просто засыпали наш стол тысячами
оккупационных лир, блоками сигарет, обернутыми вощеной бумагой, лоснящейся и
мягкой на ощупь, словно кожа красивой женщины, ярко раскрашенными банками
"Soup and vegetables", "Roast-beef". Я хочу сказать, что мне и так жилось
неплохо: кино казалось чем-то далеким, не имевшим отношения к нам
итальянцам, особенно в тот момент, когда на экраны стали выходить старые
ленты с Гарри Купером и Фредом Астером и новые фильмы со всеми этими
Кроуфорд и Харлоу И потому склонившемуся к моему плечу и продолжавшему
что-то шептать Росселлини я отвечал односложно, неохотно, правда, тут еще и
китаец, увидев что я макаю кисточку в пузырек с желтой тушью, начал
выказывать признаки нервозности. Росселлини между тем говорил, что ему
хотелось бы пригласить на роль дона Морозини Альдо Фабрици, а поскольку я с
ним знаком, почему бы мне не сходить к нему и не уговорить взяться за эту
роль? Ответить я не успел Китаец, словно кот, вскочил на стол и, размахивая
оказавшейся у него в руках бритвой, заорал: "Я не желтый! Я не желтый!"
Росселлини попытался осторожно приблизиться к нему приговаривая