"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

щемящей болью.
Женщина как-то странно посмотрела на него и сказала:
- А ведь ей и восемнадцати-то еще нет. Тогда только-только шестнадцать
исполнилось.
- Прошу вас, впустите меня в дом. - Против воли Мильтона, голос его
звучал резко, гортанно. - Вы не представляете, как это... важно для меня.
- Ну конечно, - ответила она, ломая пальцы.
- Я посмотрю только нашу комнату. - Он попытался говорить мягче, но
тщетно. - Я отниму у вас две минуты, не больше.
- Ну конечно.
Она откроет ему изнутри, для этого ей придется обойти вокруг дома,
пусть он потерпит.
- Заодно сыну садовника скажу, чтобы посторожил во дворе.
- С той стороны, если можно. С этой наблюдает мой товарищ.
- Я думала, вы один, - сказала женщина, снова забеспокоившись.
- Считайте, что так и есть.
Женщина скрылась за углом, и Мильтон вернулся на площадку перед
верандой. Он хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание Ивана, и поднял руку
с растопыренными пальцами. Пять минут, пусть подождет пять минут. Потом
взглянул на небо, прибавляя важную деталь к будущему воспоминанию об этом
волшебном дне. По серому простору, курсом на запад, скользила флотилия
темных туч, тараня редкие белые облачка, которые тут же разваливались на
куски. Налетел порыв ветра, встряхнувший деревья, - и по гравию зазвенели
капли.
Теперь сердце Мильтона стучало, губы пересохли. Ему казалось, что он
слышит патефон, что за дверью заводят "Over the Rainbow"{[7]}. Эта
пластинка - его первый подарок Фульвии. Купив пластинку, он три дня сидел
без курева. Мать выдавала ему по лире в день (отец Мильтона умер), этих
денег хватало только на сигареты. В тот день, когда он принес Фульвии
пластинку, они заводили ее двадцать восемь раз. "Тебе нравится?" - спросил
он, сжимаясь, мрачный от нетерпения, потому что ему хотелось спросить: "Ты
любишь эту пластинку?" - "Ты же видишь, я ее опять ставлю", - ответила она.
И еще: "Мне безумно нравится. Когда она кончается, такое чувство, будто
что-то действительно оборвалось". Прошло несколько недель, и он вернулся к
той же теме: "Фульвия, у тебя есть любимая песня?" - "Трудно сказать. Есть
три-четыре песни, которые я люблю". - Разве не...?" - "Возможно, а впрочем,
нет! Она очень милая, до смерти мне нравится, но не больше трех-четырех
других".
Сторожиха уже подходила к двери, под ее ногами паркет скрипел как-то
неестественно, со злобным скрежетом. "Будто недовольный, что его
разбудили", - подумал Мильтон. Он поспешил к веранде и принялся счищать о
край ступеньки налипшую на подошвах грязь. Он услышал, как женщина щелкнула
выключателем и повернула ключ. Он все еще вытирал ноги.
Дверь приоткрылась.
- Проходите, проходите так, только скорее.
- Но ведь паркет...
- Ах да, паркет, - трогательно вздохнула она. И уже не торопила его. -
Дождь льет и льет, - причитала она, - и садовник говорит, будет лить еще и
еще. В жизни не видала такого дождливого ноября. Вы, партизаны, все время
под открытым небом. Где вы сушите одежду?