"Эдна Фербер. Вот тако-о-ой! " - читать интересную книгу автора

по-старушечьи, сшитое платье, морщины усталости и изнурения, следы грязной
работы на руках - и над всем этим все же молодые глаза, молодая улыбка,
выражение совсем девическое.
"Да ей не больше двадцати восьми, - сказала себе Селина с чувством,
похожим на испуг. - Я уверена, что ей не больше".
Из соседней комнаты в дверь уже не раз заглядывали и снова прятались
две головки с уложенными вокруг лба косами. Теперь Марта знаком пригласила
ее пройти туда. Было заметно, что хозяйка смущена поступком мужа, который
проводил учительницу вместо гостиной на кухню. В гостиной у печки
перешептывались две маленькие желтоволосые девочки. Вероятно, Герти и
Жозина. Селина подошла к ним с улыбкой: "Кто же из вас Герти, а кто -
Жозина?" Но ответом ей было только хихиканье. Они ретировались за большое
черное и круглое сооружение, служившее, очевидно, чем-то вроде камина. Но
камин не топился, несмотря на холодный вечер. От сооружения через всю
комнату шла длинная труба, исчезавшая в маленькой решетке, проделанной в
потолке. И печь и труба были начищены до блеска. На окне стоял выкрашенный в
зеленое деревянный ящик с цветочными горшками: герань, кактус, растение со
спускающимися до пола вьющимися ветками, которое называют "лестницей Якова".
Жесткий диван был покрыт бумажным, в складках, ковриком, три качалки. На
стенах висели портреты предков-голландцев с невероятно суровыми и грубыми
чертами лица. Все вокруг было чисто, чопорно и неуютно. Но Селину, столько
лет кочевавшую по пансионам и меблированным комнатам, не раздражала эта
обстановка.
Марта зажгла маленькую лампу с выпуклым стеклом. Затем по крутой
лестнице они поднялись из гостиной в спаленку Селины. Марта все время
болтала, как все фермерши, молчаливые и замкнутые в кругу своей семьи и
жадно пользующиеся случаем поговорить с новым человеком. Она шла впереди с
лампой, за ней Селина с сумкой и верхней одеждой, а в арьергарде - Жозина и
Герти... Их подбитые гвоздями башмаки страшно стучали по деревянным
ступенькам, как ни старались они идти на цыпочках, чтобы не получить
замечание от матери. Процессия продвигалась под аккомпанемент возгласов
Марты: "Думаете, я не вижу, что вы здесь?" В тоне была угроза,
предостережение. Обе косички скрывались на мгновение из виду - и снова
девочки появлялись, топая башмаками и блестя глазенками, одновременно
испуганными и лукавыми.
Длинный, узкий и темный коридор, в котором воздух был очень спертым,
вел к комнате, предназначенной для Селины. Прохлада комнаты показалась
Селине пронизывающей сыростью. Кровать, огромное и не лишенное красоты
сооружение из орехового дерева, возвышавшееся, подобно мавзолею, почти до
самого потолка. Матрац, набитый соломой и стружками, был недостоин этого
величественного ложа, но поверх матраца миссис Пуль любезно постлала
пуховик, чтобы Селине было тепло и мягко спать. У стены стоял низкий
сундучок, темно-коричневый, почти черный, с искусной резьбой по крышке.
Второй раз за сегодняшний день Селина, остановившись перед сундуком,
воскликнула: "Как красиво!" - и тут же быстро взглянула на Марту Пуль, как
бы опасаясь с ее стороны такого же взрыва веселости, какой вызвало у Клааса
ее восхищение капустой. Но лицо миссис Пуль выражало те же чувства, что и
ее. Она подошла к девушке и высоко подняла лампу, чтобы желтый свет ее падал
прямо на завитки и изгибы резьбы, покрывавшей крышку сундука. Затем пальцем
провела по этим смело выполненным украшениям.