"Эдна Фербер. Вот тако-о-ой! " - читать интересную книгу автора

коридор, оставил Селину одну, с беспомощно протянутой рукой. Его топот по
деревянным ступеням звучал, как стук копыт кавалерийских лошадей на мерзлой
дороге.
Оставшись одна, Селина отперла сундучок и вынула оттуда две фотографии.
На одной был кроткого вида господин в шляпе немного набекрень. Другая
изображала женщину лет двадцати пяти, на которую поразительно походила
Селина, если не считать подбородка и смелой линии рта. Оглядываясь, Селина
поискала, куда бы поставить эти дорогие ей фотографии. Сначала ей в шутку
вздумалось устроить их на верхушке холодного теперь "барабана". Там они в
конце концов и остались, потому что больше некуда было их поместить. Может
быть, Якоб Гугендунк принесет ей полку для книг и портретов. Селина, как
истинная женщина, развлеклась распаковыванием и размещением своих вещей.
Ведь привычные нам вещи и мелочи, когда их извлекаешь из чемодана, где они
были спрятаны, в повой необычной обстановке приобретают какой-то особый
интерес и прелесть в наших глазах. Вынуты были белье, книги и, наконец,
знаменитое платье из темно-красного кашемира. Селина любовно расправила па
кровати его складки. Теперь ей, казалось бы, особенно надо упрекать себя за
эту легкомысленную трату. Но она и не думала это делать. "Нельзя, - думалось
ей, - чувствовать себя уж вовсе отверженной, когда обладаешь такой
прелестью, как это красное, словно вино в хрустальном бокале, платье"
Наконец все было разобрано, книги уложены на сундучок, платья развешены за
ситцевой занавеской, и комната приобрела жилой вид.
Слышно было, как внизу шипело жарившееся мясо. Селина умылась,
пригладила волосы перед крошечным кривым зеркальцем над умывальником, надела
белый воротничок и манжеты. Оставалось только потушить свет и спуститься
вниз, в неосвещенную гостиную. Дверь в кухню была прикрыта, но оттуда
доносился запах свинины, жарившейся к ужину. Селина была голодна, и этот
запах казался ей восхитительным. Здесь каждый вечер готовилась к ужину
свинина. Впоследствии это приводило ее в отчаяние, так как она считала, что
грубая и тяжелая пища отражается на внешности. Она со страхом рассматривала
себя в зеркале, не полнеет ли, не мутнеют ли глаза, не краснеет ли и
становится грубой и жирной ее свежая кожа? Но зеркало всегда успокаивало ее.
Селина помедлила минутку в гостиной. Затем открыла дверь в кухню. От
табачного дыма ей показалось, что там темно и душно, сквозь волны этого
едкого дыма виднелись круглые голубые глаза хозяина. В кухне стоял гул
разговора, пахло жарившимся салом, конюшней, мокрой глиной и свежим еще
сырым бельем, только что принесенным со двора. На пороге входной двери,
впуская с собой струю резкого холода, встал рослый, красивый смуглый мальчик
с вязанкой дров. Поверх своей ноши он рассматривал Селину с таким интересом,
что забыл закрыть дверь. Селина, в свою очередь, внимательно глядела на
него. Какая-то внезапная симпатия друг к другу родилась у обоих одновременно
у девятнадцатилетней женщины и двенадцатилетнего мальчика. "Ральф", -
подумала Селина и даже бессознательно сделала шаг по направлению к нему.
- Да поторопись же ты, подбрось дров! - крикнула Марта от печки.
Мальчуган сбросил вязанку в ящик, машинально отряхнул рукава куртки,
все еще продолжая глядеть на Селину. Раб ненасытной пасти, куда он
непрерывно подбрасывал топливо, принося его из сарая!
Клаас Пуль, уже за столом, постучал ножом о дерево.
- Садитесь! Присаживайтесь, мисс учительница.
Селина медлила, глядя на Марту, возившуюся у печки. Обе обладательницы