"Лион Фейхтвангер. Семья Опперман" - читать интересную книгу автора

должно стоить трех часов, которые он предназначил для "гуманизма".
Пустяки. Для "гуманизма" он всегда урвет время, а вот когда ему удастся
еще раз "урвать" для себя машину, неизвестно.
Поэтому, как только встают из-за стола, Бертольд прощается с
родителями. Он телефонирует школьному товарищу Курту Бауману, предлагая
ему встретиться у Галлешских ворот, чтобы вместе ехать на спортивную
площадку на Саксонском проспекте. Курт Бауман совсем не в восторге от
предложения Бертольда - у него испортился радиоприемник, он его разобрал:
надо доискаться, в чем там дело, на это нужно время. Но Бертольд не
отстает. Он говорит о сюрпризе, который ждет Курта. В его голосе такое
торжество, что Курт догадывается: "Ты получил машину? Вот здорово!"
Бертольд Опперман хороший товарищ; он делится честно и справедливо: сам
списывает у Курта математику, а ему позволяет списывать у себя сочинения
по литературе, а когда шофер Францке пускает их к рулю, он правит две
трети времени, а на треть уступает руль Курту Бауману.
Наконец-то Бертольд сидит рядом с шофером Францке. Конечно, Францке
иногда бывает не в духе, и тогда он не склонен разговаривать. Но сегодня
он в хорошем настроении, Бертольд видит это сразу. Несомненно, он их и к
рулю пустит, хотя не достигшим восемнадцати лет водить машину
воспрещается. Бертольд прямо трепещет: скорее бы выехать на окраину. Но
обнаружить свое нетерпение было бы недостойно мужчины. И он ведет с
Августом мужской разговор об общем положении вещей, об экономике и
политике. Август Францке и Бертольд отлично понимают друг друга.
Потом Францке действительно пускает к рулю Курта Баумана, а Бертольд
сидит без дела на заднем сиденье, и ему вдруг вспоминается маленький
эпизод, связанный с похоронами доктора Гейнциуса. Отец разрешил ему
воспользоваться машиной, чтобы поехать на расположенное за городом
кладбище. Когда возвращались домой, он посадил к себе в машину Курта
Баумана и своего двоюродного брата Генриха Лавенделя. Серый, унылый вид
лесного кладбища в Штансдорфе и процедура похорон очень расстроили
Бертольда. А товарищи его спустя пять минут после похорон, видимо, больше
интересовались машиной, чем покойным, и главным образом тем, пустит ли их
шофер Францке к запретному рулю. Бертольд не понимал, как можно так быстро
стряхнуть с себя тяжесть только что пережитого. И даже сейчас, глядя на
сидящего за рулем Курта Баумана, он в недоумении задумывается.
Но когда очередь садиться за руль доходит до него, все его тягостные
размышления вмиг вылетают из головы, и в нем и вокруг него ничего не
остается, кроме уличного движения юго-восточной части Берлина.


На Корнелиусштрассе тем временем ждали господина Жака Лавенделя. Фрау
Лизелотта радовалась его приходу. Мартин - она это знала - его
недолюбливал. Мартину было неприятно, что младшая сестра его, Клара
Опперман, стала женой выходца из Восточной Европы. Жак, несомненно,
прекрасный коммерсант, человек с состоянием, знает свет, всегда
предупредителен. Но он равнодушен к таким вещам, как достоинство,
приличия, выдержка. Нельзя сказать, что у него самого какие-нибудь
кричащие, назойливые манеры. Нет. Но он очень уж неприкрыто называет
неприятные вещи своими именами, и тихая, приветливая улыбка, которая
появляется на его лице, когда при нем заговаривают о чести, достоинстве и