"Лион Фейхтвангер. Семья Опперман" - читать интересную книгу автора

устраивались при этом погромы. Три раза они выводили некоего Хаима
Лейбельшица за город и три раза говорили ему: "Ну вот, а теперь мы тебя
повесим". Все говорили Хаиму: "Не упорствуй, Хаим, уезжай из Гросновиц".
Он не уезжал. И в четвертый раз, когда его вывели за город, они опять его
не повесили. Но они его расстреляли.
Жак Лавендель кончил, вновь склонил голову набок и почти совсем закрыл
синие глаза.
Мартин знал уже этот анекдот и злился на Жака. Лизелотта тоже слышала
его однажды, но с удовольствием выслушала вторично.
Мартин вытащил пенсне, долго и тщательно тер стекла, сунул его обратно.
- Не можем же мы в конце концов кинуть ему под ноги наши магазины, -
сказал он, и карие глаза его никак нельзя было назвать в эту минуту
сонными.
- Конечно, конечно, - успокаивал его Жак Лавендель. - Я же говорю: все,
что вы сделали, очень хорошо. Кстати, если вы действительно не прочь
привлечь американский капитал, я берусь сделать это в неделю - шито-крыто.
И никто к вам после, этого носа не сунет. А уж это не значит "кидать под
ноги", - улыбнулся он.
Идея перевести мебельную фирму Опперман на имя Жака Лавенделя, который
в свое время добыл себе американское подданство, неоднократно обсуждалась.
Однако по целому ряду соображений она в конце концов была отвергнута. В
данный момент Мартин почему-то не вспомнил ни одного из этих веских
доводов. Наоборот, он выбрал наименее веский, но достаточно злой:
- Лавендель - неподходящее имя для наших филиалов.
- Знаю, знаю, - миролюбиво ответил Жак. - Да насколько мне известно, об
этом никогда и речи не было.
Превращение обоих филиалов в "Немецкую мебель" оказалось не таким
простым делом: нужно было обсудить кучу всяких деталей. Жак Лавендель
подсказал немало полезных мероприятий. Мартин должен был признаться, что
из них двоих Жак проявил большую изобретательность. Он поблагодарил Жака.
Жак встал, попрощался долгим, крепким рукопожатием.
- И я благодарю вас от всей души, - с чувством сказала Лизелотта.
- Я ничего в ваших делах не смыслю, - сказала она Мартину после ухода
Жака, - но раз уж ты решил принять Вельса в компанию, почему не сделать
этого сразу?


Всю первую половину дня Густав Опперман проработал с доктором Клаусом
Фришлином. Доктор Клаус Фришлин высок, худ, у него плохой цвет лица и
жидкие волосы. Сын состоятельных родителей, он изучал историю искусства и,
увлеченный своей работой, мечтал стать доцентом. Но деньги пошли прахом, и
он жестоко голодал. Когда же единственным его достоянием оставались
потертый костюм, видавшая виды обувь и рукопись необычайно тщательно
разработанной монографии о художнике Феотокопулосе, прозванном Эль Греко
(*1), его вытащил из нужды Густав Опперман. Чтобы устроить ему работу,
Густав задумал в фирме Опперман художественный отдел и поставил Фришлина
во главе его. Неисправимый фантазер, он возмечтал было через посредство
Фришлина и фирмы Опперман привить публике вкус к современному стилю: к
стальной мебели, обстановке во вкусе "баухауз" (*2) и другим новшествам.
Но очень скоро, смеясь и досадуя, он вынужден был признать, что