"Владимир Фильчаков. Причина жизни" - читать интересную книгу автора

- Здравствуйте, Мишенька! - сладким голосом говорит Инна Андреевна. -
Наконец-то я вас застала!
- Здравствуйте, - тупо отвечаю я, пытаюсь вспомнить, как ее зовут в
пьесе, и вспомнить не могу. К тому же чувствую себя по-идиотски в своих
потертых джинсах и футболке, застиранной чуть ли не до дыр.
- Присядем? - говорит Инна.
- Присядем, - соглашаюсь я.
Мы усаживаемся на стулья друг против друга. Я пытаюсь подать ей знак
правой половиной лица, той, которую не видят зрители - мол, я текста не
знаю!!! - она моих знаков не видит. Все время раздается какой-то не то
зуммер, не то звонок, назойливо сверлит мозг, а я не понимаю - откуда он
здесь, на сцене? Никаких звонков тут быть не должно.
- Я хочу сказать вам, Мишенька, - продолжает Инна, - что пришла
попенять вам за то, что не обращаете на меня никакого внимания.
- Что вы, что вы! - Как же ее зовут-то, вот мучение! - Это я-то на вас
внимания не обращаю?! Да я об вас все глаза измозолил!
Вот выдал, так выдал! Измозолил. Ну и словесный выверт!
- Так уж и измозолил? - Инна кокетливо прикрывается веером из птичьих
перьев. Веер новый, будто только вчера сделанный. Где она такой взяла, на
складе нашего реквизита, что ли? Там такого сроду не было. - Третьего дня у
Рокотовых не вы ли манкировали мной весь вечер?
- Побойтесь бога, Анна Макаровна! - вот как ее зовут, вспомнил, надо
же! - Вам показалось, клянусь! Весь вечер только за вами и наблюдал.
- Здесь душно, - говорит Инна. Вид у нее становится бледный. - Пойдемте
в сад, подышим воздухом.
"Спасибо, Инна!" - мысленно благодарю ее, а она берет меня за руку и
уводит со сцены, а сзади нас догоняют аплодисменты. Мы выходим за кулисы,
Инна вдруг поворачивается ко мне, вскидывает голову и оказывается в моих
объятиях. И я целую ее, и мне кажется, что сердце мое никогда не билось так
сильно, что никогда в груди не было такого томления, такого блаженства. Ее
руки, мягкие, нежные, обнимают меня, а губы шепчут:
- Мишенька, Мишенька, не надо, не ровен час увидит кто...
Она совсем обмякла в моих объятиях, я прижимаюсь к ней, я весь горю...
Строчки прыгают перед глазами, голова кружится, дыхание стеснено... Что
это? Да это же та самая пьеса! Я ее читаю, лежа на диване! Где, где в ней
написано, что я должен целовать Анну Макаровну за кулисами?! Я пытаюсь
вглядеться в строчки, но нет, зрение никак не фокусируется, строчки убегают,
плывут, множатся, я с раздражением отбрасываю листки, вскакиваю, мечусь по
комнате, ломаю руки. Вот же она была в моих объятиях, я обнимал ее,
податливую, нежную, милую. Почему это так быстро кончилось? Боже мой,
неужели я действительно люблю эту женщину?! Листы пьесы шуршат под ногами, я
поднимаю их, пытаюсь читать, читать, только бы вернуть это ощущение,
ощущение объятий любимой женщины, но нет... Нет! Не могу прочитать буквы,
они трясутся, расплываются, падают, из них не выстроишь слов, они как
забытая фраза, которая вертится на языке, но которую никак не можешь
вспомнить, они знакомы и незнакомы, словно буквы чуждого алфавита... Я снова
бросаю листки, они падают, устилают весь пол, они белые, нестерпимо белые...
Опять раздается зуммер. Откуда? Зачем? Что это за звонок? Да это же дверной
звонок! Кто-то звонит в дверь! И вдруг я ясно понимаю, что стою посреди
комнаты, мокрый от пота, руки судорожно стискивают листки, а в дверь