"Анатолий Фисенко. Шаг из тьмы [ужастик]" - читать интересную книгу автора

- Неужели верите в лошадиное привидение?
Проводник немного смутился:
- Сказывают, видели.
- Кто?
- Есть кому.
Спать расхотелось и я бы, пожалуй, рискнул добраться до Гниловатки, если
бы не перспектива заблудиться вторично плюс нелепые слухи, требующие от
меня, человека передовой профессии, немедленного опровержения.
- Остаюсь. Ставлю фотоаппарат против самЪсада, что ничего не случится.
Старик вздохнул:
- Оно конечно... Здесь поблизости хуторок есть - может, составите
кампанию?
- До завтра, - отмахнулся я, - и не забудьте табачок.
- Было б кому... - пробурчал он, заворачивая телегу.
Последним, что я услышал, закрывая входную дверь, был звук близкого
выстрела - или треснувшей ветки.
Внутри строение выглядело таким же неухоженным, как и снаружи: валялись
пожелтевшие от времени клочья газет, неопределенные тряпки, мусор, но в
комнатах кое-где сохранилась мебель, что впрочем не удивляло. Безголовая
лошадь... Надо же! На серых стенах изредко попадались картины, вернее, то,
что от них осталось. Но одна в трепетных бликах моей свечи была особенно
хороша: сквозь пыльную паутину проступал мрачный замок с несвещенными
бойницами, а у подъемного моста спешенный всадник держал под уздцы рыжего
першерона.
Я поставил свечу на массивный дубовый стол, пододвинул его к уцелевшему
окну, где не так сквозило, достал из чемодана "Собаку Баскервилей" и стал
читать. За окном мирно шуршал дождь, уютно мерцал огонек свечи - и вдруг
мне показалось, что хлопнула входная дверь - пламя сразу же заколебалось.
Вернулся возница? Никаких звуков больше не доносилось. "Это ветер, конечно,
ветер", - подумал я и заметил, что трижды читаю одну и ту же строку.
Взглянул на ручные часы - полночь - и тут новый порыв ветра погасил свечку.
Я вскочил и подсознательно ощутил чей-то взгляд, но не из окна, где
колыхался занавес ливня, а рядом - злой и опасный. С третьей спички фитиль
загорелся. Как Робинзон, я стоял в центре освещенного острова в море мрака.
И снова язычок пламени рванулся и погас. И опять воскрес. Так повторилось
четырежды - и столько же раз я умирал и рождался. Коробок опустел. Я
судорожно загораживал робкий огонек и вдруг почувствовал стыд. Бояться
невозможного?! Я громко рассмеялся, даже слишком громко, взял свечу и
шагнул к выходу из зала - осветилась часть коридора, уходящая в глубь
здания и дальше - наружу. На стене заплясали кривые тени и мне показалось,
что в конце коридора, в пепельной мгле, мелькнула фигура еще более темная,
напоминающая человеческую, но сгорбленную, с длинными обезьяньими руками.
Пятясь, я отступил в зал к столу и снова распахнул книгу. Это была другая
книга. С обложки, заляпанной красным, рвался на дыбы конь с развевающейся
гривой. Сырой ветер вновь прошелестел по залу, пламя заколебалось и тьма
сомкнулась вокруг трясиной. Я прижался к окну - единственно освещенному
месту. Ливень уже прекратился, но далеко над лесом наплывала новая туча,
словно гигантская косматая лошадь медленно перебирала ногами. Неверный
лунный свет лежал на искристой траве наподобии зыбкой пены, пробивался
сквозь мутное стекло на грязный пол, на противоположную стену с картиной,