"Уильям Фолкнер. Солдатская награда (Роман. 1926) " - читать интересную книгу автора

- продекламировали они прерывистым дуэтом и, замолчав, посмотрели друг
на друга с благодушным восхищением.
- Но как же так! - воскликнул ректор. Он приветливо смотрел на Джонса.
- "Неужто путника оставлю у ворот?" - Решетчатая дверца распахнулась, и
выпачканная землей рука тяжело легла на плечо Джойса. - Входите, проверим
вместе шпиль нашей церкви.
Газон был чудесный. Мириады пчел трепеща перелетали с клевера на
яблони, с яблонь на клевер, а над готическим телом церкви шпиль вздымался,
как молитва, нетленная в бронзе, непорочная в мираже медленного падения
средь неподвижных молодых облаков.
- Мой единственный искренний прихожанин, - пробормотал священник.
Солнечный свет золотистым пухом окружал его лысину, а лицо Януариуса Джонса
походило на круглое зеркало, перед которым фавны и нимфы могли бы
красоваться, когда мир был еще совсем юным. - Нет, я не так сказал. Не
просто прихожанин... Именно через эту красоту человек может стать ближе к
Богу. Но как мало людей в это верит! Как мало, как мало! - Он смотрел не
мигая в залитое солнцем небо: в глубине глаз таилось горе, давно остывшее,
притихшее.
- Истинная правда, сэр. Но мы, в этом веке, считаем, что не стоит
приближаться к тому, к кому можно приблизиться запросто, без посредства его
слуги, все равно какого. Мы покупаем спасение души, как недвижимое
имущество. Наш Бог, - продолжал Джонс, - не может быть сострадательным, он
даже может не быть очень мудрым. Но он должен быть полон достоинства.
Ректор поднял свою большую испачканную руку.
- Нет, нет. Вы несправедливы к людям. Да разве найдешь справедливость у
молодых, разве есть в них те скудные добродетели, какими мы тешим и нежим
наши твердеющие артерии души? Только старикам нужны законы, нужны
условности, чтобы впитать в себя, урвать для себя хоть немного красоты мира.
Не будь законов - молодые ограбили бы нас, как когда-то грабили морские
просторы.
Ректор замолчал. Беглые тени молодой листвы походили на птичий щебет,
обретший форму, а воробьи в плюще - на солнечные пятна, обретшие звук.
Ректор снова заговорил:
- Будь устройство мира в моей власти, я бы установил определенную
границу, скажем, около тридцати лет, когда человек, достигший этого
возраста, автоматически переводился бы в такое состояние, где его не мучили
бы бесплодные воспоминания об искушениях, перед которыми он устоял, о
красоте, не доставшейся ему в удел. Мне мыслится, что только зависть
пробуждает в нас желание помешать молодым делать то, на что нам когда-то не
хватило смелости и возможностей, а теперь не хватает сил.
Джонс подумал, какие же искушения он преодолевал, и, вспомнив о
женщинах, которых мог бы соблазнить, но не соблазнил, сказал:
- И что же тогда? Что будет с теми, кто имел несчастье достичь тридцати
лет?
- В том состоянии природа ничем не будет смущать их - ни солнечным
светом, ни воздухом, ни птицами на ветках; у них останутся только
несущественные потребности: физический комфорт, еда, сон, размножение.
"А чего еще надо? - подумал Джонс. - Вон какой у него шикарный дом.
Можно отлично провести всю жизнь именно так - есть, спать, размножаться - и
только". В этом Джонс был уверен. Хорошо бы, если б вот такой старик (или