"Уильям Фолкнер. Солдатская награда (Роман. 1926) " - читать интересную книгу автора

любой, кто смог бы представить себе жизнь, состоящей только из еды, сна и
женщин) распоряжался миром и чтоб ему, Джонсу, вечно был тридцать один год.
Но ректор, очевидно, думал иначе.
- А чем же они все занимались бы? - спросил Джонс, чтоб поддержать
разговор, думая про себя: "Что же останется делать другим людям, если у них
отнять еду, сон и совокупление?"
- Половина будет производить всякие вещи, другие - чеканить золото и
серебро, чтобы эти вещи покупать. Разумеется, и для монет и для вещей будут
необходимы склады, и это займет еще какую-то часть людей. Остальным,
естественно, придется пахать землю.
- Но куда же, в конце концов, девать все вещи и деньги? Через какое-то
время образуется один огромный музей и банк, переполненный бесполезными,
никому не нужными вещами. А ведь это проклятие всей нашей цивилизации.
Собственность... Ведь мы стали ее рабами, из-за нее нам приходится либо
честно трудиться не менее восьми часов в день, либо делать что-нибудь
незаконное, лишь бы можно было краситься и наряжаться по последней моде,
накачиваться виски или накачивать бензин в машины.
- Справедливо. Во всем этом было бы слишком неприятное сходство с
миром, каков он есть сейчас. Но, само собой разумеется, я предусмотрел обе
эти возможности. Монету можно будет снова переплавлять в слитки и чеканить
потом заново, а вещи... - достопочтенный пастырь восторженными глазами
посмотрел на Джонса, - вещи могли бы идти домохозяйкам на топливо, чтобы
готовить пищу.
"Старый дурень", - подумал Джонс и сказал:
- Изумительно, чудесно! Вы мне пришлись по сердцу, доктор!
Ректор приветливо посмотрел на Джонса.
- Ах, милый мой, молодости ничто не приходится по сердцу, у молодых и
сердца-то нет.
- Как, доктор, это ведь похоже... нет, это просто граничит с
оскорблением величества! Кажется, мы договорились взаимно уважать сан друг
друга.
Тени двигались за солнцем, тень от ветки легла на лоб ректора: Юпитер в
лавровом венке.
- Какой же у вас сан?
- Но... - начал было Джонс.
- У вас вместо рясы - еще пеленки, мой милый мальчик. Ну, простите, -
сказал он, увидав лицо Джонса. Его рука увесисто и тяжело, как дубовая
коряга, легла на плечо Джонса. - Скажите, какую добродетель вы почитаете
наиболее достойной восхищения?
Джонс опешил.
- Искреннюю самоуверенность, - ответил он не сразу.
Мощный смех ректора прогудел колокольным звоном в солнечной тишине,
воробьи шарахнулись из кустов, как сшибленные листья.
- Значит, мы снова друзья, так? Ну, вот что, я сделаю для вас
исключение: я покажу вам мои цветы. Вы достаточно молоды, чтобы оценить их,
не чувствуя себя обязанным высказывать ненужные похвалы.
Сад стоило посмотреть. Вдоль дорожки, усыпанной гравием, шла аллея роз,
уходя от солнца в тень двух огромных дубов. За дубами, в тени тополей,
беспокойно и строго высились колонны греческой беседки, да и сами тополя в
тонкой смутной зелени походили на горделивых и ветреных девушек с фриза. У