"Уильям Фолкнер. Солдатская награда (Роман. 1926) " - читать интересную книгу автора

изгороди уже распускались лилии, словно монахини в монастыре, и голубые
гиацинты качали немыми колокольчиками, вспоминая Элладу. На решетчатой стене
скоро загорятся медленным лиловым пламенем опрокинутые гроздья глицинии; идя
вдоль этой стены, они подошли к одинокому розовому кусту. Огромные,
узловатые от старости ветви, потемневшие и грубые, как бронзовый постамент,
были увенчаны бледным, недолговечным золотом. Руки священника легли на ствол
мягко и ласково.
- Вот эта роза, - сказал он. - Она мне - и сын и дочь, супруга моего
сердца и хлеб мой насущный: моя правая рука и левая. Сколько раз я стоял
подле нее по ночам, весной, когда слишком рано были сняты покровы, и жег
газеты, чтобы она не замерзла. Помню, однажды я был в соседнем городе, на
конференции. Погода - уже был март - казалась чрезвычайно благоприятной, и я
снял рогожу. Бутоны уже наливались. Ах, мой милый, ни один юноша не ждет с
такой страстью прихода своей возлюбленной, как я жду первый цветок этой
розы... Какой это язычник держал свой византийский кубок у изголовья и
медленно стирал край поцелуями? Да, тут есть аналогия... Но о чем это я? Ах
да. Словом, я необдуманно оставил куст без прикрытия и уехал. Погода стояла
превосходная, до последнего дня, потом бюро погоды предупредило, что
возможно похолодание. Ждали приезда епископа; я убедился, что не успею
добраться домой поездом и вовремя вернуться. Тогда я нанял экипаж и поехал
домой. Небо покрылось тучами, стало холодно. И вдруг, в трех милях от дома,
подъехав к реке, мы увидали, что мост снесло. Наконец мы докричались:
привлекли внимание человека в лодке, и он подплыл к нам. Я велел моему
кучеру дождаться меня на берегу, переплыл реку в лодке, пришел домой, укрыл
мой розовый куст, вернулся к реке и поспел на конференцию вовремя. И в ту же
ночь... - ректор посмотрел на Януариуса Джонса и расплылся в широкой улыбке,
- выпал снег.
Толстый Джонс, разлегшись на ласковой траве и прикрыв глаза от солнца,
набивал трубку.
- Да, это теперь историческая роза. Она у вас, наверно, давно? Всегда
привязываешься к таким давнишним знакомым. - Нет, Януариус Джонс не очень
интересовался цветами.
- Тут есть еще причина, более серьезная. В этом кусте заключена часть
моей молодости, как вино заключено в амфоре. Разница одна: моя амфора каждый
год расцветает заново.
- А-а, - сказал Джонс, отчаявшись. - Значит, с ней связана какая-то
история?
- Да, мой милый, И довольно длинная. Но вам, наверное, так лежать
неудобно?
- Кому же бывает когда-нибудь вполне удобно? - Джонс сразу ринулся в
образовавшуюся брешь: - Разве что во сне. Человек так устает от постоянного
и неизбежного соприкосновения с землей, сидит ли он, лежит, или стоит, все
равно это угнетает его, постоянно напоминая о бренности земной. Если бы
человек, хоть один человек на свете, мог бы освободиться от силы земного
притяжения, сосредоточить весь свой вес только на той точке, где он касается
земли, - чего бы он только не сделал! Он стал бы Богом, господином жизни, и
высокие боги дрогнули бы на своих тронах; он прогремел бы у врат
бесконечности, как рыцарь в латах. А теперь его вечно гнетет мысль: как это
земля, созданная из огня, воздуха и воды всемогущей волей, может быть такой
дьявольски жесткой?