"Уильям Фолкнер. Солдатская награда (Роман. 1926) " - читать интересную книгу автора

Гость наконец пришел в себя, оглянул чистую бедноватую обстановку. На
домотканом коврике - бюро, на нем - одинокий белый гиацинт в чашке с отбитой
ручкой, над камином, заваленным трубками и полосками бумаги, - одинокая
фотография. И везде книги - на полках, на подоконниках, на полу. Джонс
разглядел Ветхий Завет на греческом в нескольких томах, удручающе огромную
книгу по международному праву; сочинения Джейн Остин и "Озорные сказки"
Бальзака, одинаково затрепанные, ласково, по-товарищески приткнулись друг к
другу. Ректор вернулся с молоком в кувшине синего стекла и с двумя кружками.
Из шкафчика он вынул бутылку шотландского виски.
- Наперекор начальству, - сказал он и ухмыльнулся Джонсу с наивным
ухарством. - Старая собака знает новые фокусы. Но прошу прощения: может
быть, вам не по душе такая смесь?
Настроение у Джонса поднялось воздушным шаром.
- Один раз можно все попробовать, - сказал он, как Йорген.
- Да, попробуйте. Не понравится - пожалуйста, не стесняйтесь, делайте
как хотите.
Напиток оказался много вкуснее, чем Джонс ожидал. С удовольствием
смакуя его, Джонс спросил:
- Вы, кажется, говорили, сэр, что у вас был сын?
- Да, сын, Дональд. Его сбили над Фландрией прошлой весной.
Старик встал и снял фотографию с камина. Он подал ее гостю. Мальчик лет
восемнадцати, без пиджака, со встрепанными волосами. Джойс увидал тонкий,
точеный подбородок и глаза - буйные, ласковы. У самого Джонса глаза были
прозрачные и желтые, непристойные и древние в грехе, как у козла.
- У него на лице - смерть, - сказал Джонс. Старик взял фотографию,
долго вглядывался в нее.
- В лицах всегда есть смерть, когда человек душою молод, молод вечной
молодостью. Их смерть и смерть других. И бесчестие. А смерть неизбежна. Как
же иначе? Почему смерти брать только тех, чья жизнь давно стала бесполезной?
Кто же срывает увядшую розу? - Старик хмуро задумался, уставившись в
пространство. Помолчав, он сказал: - Товарищ переслал мне его вещи.
Он поставил фотографию на бюро и вытащил из ящика жестяную коробку. Его
большие, неловкие пальцы никак не могли открыть замочек.
- Разрешите мне, сэр, - сказал Джонс, заранее зная, что бесполезно
предлагать помощь, что старик, наверно, каждый день открывает шкатулку.
Но крышка уже поддалась, и священник разложил на столе грустные
реликвии: женская рубашонка, дешевое издание поэмы "Мальчишка из Шропшира",
высохшая луковица гиацинта. Ректор взял луковицу, и она рассыпалась прахом в
его руке.
- Ай-яй-яй! Как я неосторожен! - воскликнул он, тщательно собирая пыль
в конверт. - Сколько огорчений мне доставляют мои огромные руки. Надо бы им
принадлежать кому-нибудь другому, кто мог бы приносить пользу, а не просто
листать книги или копаться в цветочных грядках. А вот у Дональда, наоборот,
руки были совсем небольшие, как у его матери, и он отлично владел ими. Какой
хирург вышел бы из него!
Он разложил вещи перед фотографией, словно выполняя ритуал, и, подперев
голову землистыми руками, вбирал в себя разрушенную мечту о сыне, как
втягивают табачный дым.
- Поистине, в его лице есть и жизнь, и смерть, и бесчестие. Вы видели
Эмми? Много лет назад, примерно, когда сделана эта фотография... Но это