"Уильям Фолкнер. Солдатская награда (Роман. 1926) " - читать интересную книгу автора

- Ну, ну, не надо плакать, - прибавил он, целуя Сесили.
Зрители наблюдали за ними: миссис Пауэрс - с раздумчивым и отчужденным
вниманием, Джонс - в мрачном раздумье.
- Это оттого, что я так рада за вас, дядя Джо, милый, - сказала она.
Грациозно, как стебель цветка на фоне массивной черной фигуры ректора, она
обернулась к миссис Пауэрс. - И мы так обязаны миссис... миссис Пауэрс, -
продолжала она, и голос ее звучал чуть приглушенно, как сквозь сплетение
золотых проводов. - Она была так добра, привезла его к нам. - Ее взгляд
скользнул мимо Джонса и блеснул, как нож, навстречу другой женщине.
("Решила, что я хочу его отбить, вот дура, прости господи!" - подумала
миссис Пауэрс.) Сесили подошла к ней с притворным порывом. - Можно мне вас
поцеловать? Вы не рассердитесь?
Поцелуй был похож на прикосновение гладкого стального клинка, и миссис
Пауэрс резко проговорила:
- Я тут ни при чем. Сделала бы то же самое для любого больного - негра
или белого, все равно. Как и вы, - добавила она с недобрым удовлетворением.
- Да, вы были так добры, - повторила Сесили спокойно и равнодушно,
спустив стройную ножку с поручня кресла, где сидела гостья.
Джонс в неподвижном отдалении следил за этой комедией.
- Все это глупости, - вмешался ректор. - Миссис Пауэрс просто видела
- Надо надеяться, - сказала миссис Пауэрс с внезапной усталостью,
вспоминая его измученное лицо, этот чудовищный шрам, эту равнодушную
покорность непрестанной тупой боли и убывающим душевным силам. "Слишком
поздно, - подумала она с инстинктивным предвидением. - Рассказать им про
шрам? Предотвратить истерику, когда эта... это существо (она плечом
чувствовала прикосновение девушки), увидит его. Нет, не надо, - решила она,
глядя, как ректор огромными шагами, как лев, меряет комнату, охваченный
недолговечной радостью. - Какая же я трусиха. Лучше бы приехал Джо: он
должен был догадаться, что я все испорчу".
Старик протянул фотографию. Миссис Пауэрс взяла ее: тонколицый, как
лесное существо, в страстной и напряженной безмятежности фавна; и эта
девушка, прислонившаяся к крепкой, как дуб, руке старика, думает, что она
любит этого мальчика - во всяком случае притворяется, что любит его. "Нет,
нет, не буду злой кошкой... Может быть, она и любит его - насколько она
вообще способна кого-нибудь любить. Как романтично: потерять своего любимого
- и вдруг он неожиданно возвращается в твои объятия! Да еще летчиком!
Повезло же этой девочке, ей легко играть роль. Даже Бог ей помогает. Ты злая
мошка! Просто она красивая и ты ей завидуешь. Вот что с тобой делается, -
подумала она с горькой усталостью. - Больше всего меня злит, что она
воображает, будто я за ним гоняюсь, будто я в него влюблена. Да, да, я люблю
его! Мне бы только прижать его бедную, искалеченную голову к груди, так,
чтобы он никогда, никогда больше не проснулся... О черт, какая страшная
путаница! И этот унылый толстяк в чужих брюках уставился на нее, даже не
мигнет, а глаза желтые, как у козла. Наверно, она с ним проводит время".
- ...ему было тогда восемнадцать лет, - говорил ректор. - Никогда не
хотел носить ни шляп, ни галстуков, мать никак его не могла заставить.
Бывало, уговорит его одеться как следует, и все равно, даже в самых
торжественных случаях, он вечно являлся без галстука.
Сесили потерлась о рукав старика, как котенок.
- Ах, дядя Джо, я так его люблю!