"Уильям Фолкнер. Ad astra" - читать интересную книгу автора

- Не смей говорить, что это мой поганый король, - сказал Комин,
постепенно впитывая рукавом остатки винной лужи.
- Вот! - сказал Мониген. Рывком он вскинул руку к дыркам на плечах,
где болтались погоны, потом к двум параллельным дырам на груди. - Вот что я
на счет этого думаю. Насчет всей вашей дрянной болтологии про славу и
офицерскую честь. Молодой был, думал, так надо. А потом ввязался, и уже
времени не было перестать, даже когда я понял, что все это не в счет. Но
теперь кранты, теперь кончено. Могу быть самим собой. И кто я есть? -
ирландишка подзаборный, сын переселенца, только и знавшего что кирку да
лопату, пока вся его молодость, все годы, когда еще можно было как-то
насладиться жизнью, не ухнули до срока в землю. Сам из торфяника, из
болотной жижи вылез, а сына учиться послал, по-благородному, да еще потом
за океан, чтоб вместе с ними покрасовался - с владельцами тех болот и
кровавого пота, с которым другие из месива торф достают, и вот король его
благословил.
- Ланно, я те сам ставлю шиллинг и сам те башку оторву, - сказал
Комин.
- Но зачем ты хочешь его с собой взять? - не унимался Блэнд. Мониген
только молча взглянул на него. Чем-то Мониген тоже напоминал распятого:
яростный и бессильный что-либо выразить, причем виной тому была не глупость
или, вернее, глупость, но чужая, словно он более чем кто-либо из нас
пропитался этими умолкшими фанфарами и барабанным боем застарелого
вожделения, постылой страсти, и теперь они в нем проснулись и пришли в ужас
от собственного бессилия и безысходного банкротства. Блэнд полулежал на
стуле, ноги вытянуты, руки в карманах штанов, холеное лицо невыносимо
спокойно. - Под какую такую кирку он там у вас плясать будет? Может, кишки
подвального кота на лопату натянете - чтоб воссоздал вам фырчанье
ватерклозетов целого Манхэттена, в музыке, для услажденья слуха твоего
папаши, когда он переваривает вечернюю трапезу? - Мониген только взглянул
на Блэнда с тем же самоуглубленным, диковато-торжественным видом. Блэнд
чуть склонил ленивый лик в сторону немца.
- Послушай-ка, - сказал полицейский.
- Есть у вас жена, герр лейтенант? - спросил Блэнд.
Немец поднял глаза. Быстро пробежал ими по всем лицам.
- Да, благодарю вас, - сказал он. Он все еще не притронулся к своему
полному стакану, если не считать того, что стакан был у него в руке. Но
протрезвление было ничуть не ближе к нему, чем прежде, только теперь
выпитое болью распирало ему голову, и голова стала сплошным пульсом,
биением поглощенного им алкоголя. - Моя родня из мелкопоместных прусских
барон. Нас четыре брата: второй, как водится, для армии, третий
бездельничал в Берлине, младший был в драгунском кадетский корпус, а я,
старший, - в университат. Там я учился. Было такое время. Было такое,
словно мы, юноши тихой страны, собраны вместе, избранники, достойные быть
очевидцами эпоха, словно женщина, чреватой новым, высоким предназначением
человека и всей земля. Как будто весь гадошт, весь старый мусор блужданий и
ошибок человечества будет сметен прочь ради новой раса, который в
героической простоте былых времен ступит на небывалый, новый землю. Ви
понимает, о каком времени я говорю, нет? Когда глаза сверкают, а кровь
бежит быстрее. - Он окинул взглядом наши лица. - Нет? Ну, в Америке, может,
и нет. Америка есть новый; в новом доме мусор не есть так много, как в