"Бернар Ле Бовье де Фонтенель. Рассуждения о религии, природе и разуме " - читать интересную книгу автора

отчетливые идеи все больших и больших объектов..."[12]
Этот познавательный оптимизм Фонтенеля неразрывно связан с декартовским
скепсисом, с необходимостью усомниться во всем, с тем чтобы глубже и
всестороннее познать истину. Фонтенель близко подходит к глубокой мысли, что
познание безгранично, как бел-граничен мир. Многие положения, которые в одну
эпоху воспринимаются как истины, в другую эпоху обнаруживают свою
несостоятельность или же уступают место более глубоким истинам. Эти
рассуждения об относительности истины нигде в работах Фонтенеля не сводятся
к абсолютному релятивизму в области познания, являющемуся оборотной стороной
агностицизма.
В споре о достоинствах литературы древних и современных Фонтенелю
народов французский мыслитель развил свои взгляды на историчность познания.
Человеческая культура, научное знание, по твердому убеждению Фонтенеля,
детерминированы всей совокупностью жизненных условий народов. "Все, что мог
сделать Архимед на заре человечества, - писал Фонтенель, - это изобрести
плуг; Архимед, перенесенный в иную эпоху, сжигает римские суда с помощью
зеркал - если только это не миф".[13]
Фонтенель достаточно последовательно отстаивал идею непрерывности
расширения и углубления человеческих знаний. Каждое новое поколение вносит
свой вклад в сокровищницу мировой культуры и создает необходимые условия для
того, чтобы последующее поколение, опираясь на созданное, продвинулось еще
дальше в познании мира, в создании новых культурных ценностей.
"Хорошо развитый ум... - отмечает Фонтенель, - складывается из всех
умов предшествующих веков; его можно считать одним и тем же умом,
воспитывающимся на протяжении всего этого времени".[14] Условно отождествляя
все человечество с одним-единственным человеком, Фонтенель продолжает свою
мысль: "...Человек этот, живший от начала мира до наших времен, имел свое
детство, в течение которого он был занят только самыми насущными своими
нуждами, и свою юность, во время которой он достаточно хорошо преуспел в
области воображения, то есть в поэзии и красноречии, и даже начал понемногу
рассуждать, хотя и не очень солидно, но с жаром. Сейчас он находится в поре
возмужалости, когда он рассуждает сильнее и просвещен больше, чем в прежние
времена..."[15] Фонтенель достаточно ясно осознает препятствия, которые
сдерживают развитие человеческого познания. В цитируемом произведении он
воздерживается называть вещи своими именами, указывать на армию
реакционеров, защитников социальной несправедливости, воинствующих
мракобесов. Фонтенель робко называет здесь разрушительные войны, которые
сдерживают нормальное духовное развитие народов. Он знает силу ретроградов,
но не теряет веру в восходящее развитие человеческого интеллекта.
"...Люди, - пишет он, - никогда не выродятся, и здравые взгляды людей
светлого ума будут, следуя друг за другом во времени, объединяться и взаимно
друг друга поддерживать".[16]
Мы имели возможность видеть, что материалистическая в основе своей
философия Фонтенеля, его возвышенный рационализм, стремление познать природу
такой, какова она есть, без всякой примеси иррационализма, вера в
неисчерпаемые возможности прогресса человеческого разума воплощали в себе
самые сокровенные принципы и идеалы французского Просвещения XVIII в.

* * *