"Джеффри Форд. Империя мороженого" - читать интересную книгу автора

пианино, и то, что симфонию слушают в атмосфере спокойного одиночества, а
под грохот рок-музыки кое-как общаться можно лишь криками, влекли меня в
направлении классической музыки. Облегчением для меня стало и то, что на
классические концерты ходили в основном взрослые люди, не обращающие на меня
никакого внимания. И со временем после всех посещенных концертов, музыки из
стереопроигрывателя, который упросил купить родителей, и из прочитанных книг
я, почти не отвлекаясь на обычные развлечения типичного подростка, обрел
огромные познания в своей области.
Моим героем стал Иоганн Себастьян Бах. Благодаря его музыке я стал
понимать математику - а через углубленное понимание математики пришло и
лучшее понимание Баха: золотое сечение, повышение сложности через повторение
простых элементов, присутствие космического в обыденном. В то время как
другие просто слышали его музыку, я мог ее еще и ощущать, обонять, пробовать
на вкус и видеть. И при этом я был уверен, что наблюдаю процесс, с помощью
которого Природа совершала путь от одной-единственной клетки до буйного и
многообразного леса. Возможно, отчасти мое восхищение добрым кантором из
Лейпцига вызывалось его гениальным обращением с контрапунктами - когда две
или более мелодические линии в определенные моменты деликатно сливаются,
образуя у слушателя единый музыкальный образ. В этой технике я видел
аналогию моего желания когда-нибудь слить свою уникальную личность с другой
личностью, и, возможно, это породит дружбу. Услышав несколько фуг из
сборника "Хорошо темперированный клавир", я вскоре решил, что хочу стать
композитором.
Разумеется, все эти годы - и ужасные, потому что я был посмешищем в
школе, и одновременно восхитительные из-за открывшихся мне музыкальных
откровений - я не мог забыть образ девушки, на мгновение возникшей передо
мной во время побега в "Империю мороженого". И едва доктор Стэллин
провозгласил меня здоровым, я решил, что вернусь туда и попробую вызвать ее
снова. Ирония же ситуации заключалась в том, что уже та первая и
единственная ложка кофейного мороженого, образно говоря, вышла мне боком -
то ли потому, что меня всю жизнь оберегали от калорийных десертов, то ли мой
желудок и в самом деле обладал унаследованной от родителей
чувствительностью. Обретя свободу, я быстро обнаружил, что он не переносит
всех тех лакомств, которых я прежде так желал. И тем не менее готов был
рискнуть и помучиться болью в животе, лишь бы еще раз увидеть ту девушку.
И я снова пришел в "Империю", сунул в рот полную ложку кофейного
мороженого, опять ощутил глубокой ноэтический отклик - и она появилась,
возникнув, как и тогда, в пустом пространстве между мной и витриной
заведения. На сей раз она сидела на краешке дивана в какой-то комнате или
гостиной, читая книгу. Я мог ясно видеть лишь ее ближайшее окружение, в
радиусе фута или двух от нее. Если же я отводил взгляд от ее фигуры в
центре, то оставшаяся часть дивана, стол возле нее и стоящая на нем лампа
становились все более призрачными, пока сквозь них не начинали различаться
машины на стоянке за витриной. По краям же феномена не было уже ничего,
кроме еле заметного мерцания в воздухе. Девушка перевернула страницу, и мое
внимание вновь обратилось к ней. Я быстро проглотил еще ложку мороженого и
восхитился ее красотой. Шелковистые волосы спускались далеко ниже плеч.
Ярко-зеленые глаза, маленький и безупречной формы нос, гладкая кожа. Пухлые
губы шевелились, беззвучно повторяя каждое прочитанное слово. На ней была
полупрозрачная, зеленовато-голубая пижама, под которой я четко различал