"Фредерик Форсайт. Призрак Манхэттена" - читать интересную книгу автора

- Спасибо, сестра. Надеюсь, я знаю мои обязанности.
- Я прохожу через арку, там, в конце, свет. Такой ласковый свет. О,
Люсьен, ты здесь? Я иду, любовь моя!
- In Nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti...
- Поторопитесь, Отец мой!
- Ego te absolve ab omnibus peccatis tuis.
- Благодарю вас, Отец мой.

2

Песнь Эрика Мулхэйма

Апартаменты Пентхауса, E.M. Tower, Park Row, Манхэттен, октябрь 1906
Каждый день, летом и зимой, дождь ли или солнечно, я просыпаюсь рано. Я
одеваюсь и выхожу из своих апартаментов на эту маленькую квадратную террасу
на крыше самого высокого небоскреба в Нью-Йорке. Здесь, в зависимости от
того, на какой части террасы я останавливаюсь, я, обратив взор на запад,
могу смотреть через Гудзон на открытые пространства зеленых полей
Нью-Джерси. Или на север, в направлении Средней и Верхней части этого
удивительного острова, столь полного богатства и грязи, экстравагантности и
бедности, порока и преступления. Или на юг, в сторону открытого моря,
которое ведет назад, к Европе и той полной горечи дороге, по которой я
прошел. Или на восток, пересекая реку, к Бруклину и теряющейся в морском
тумане, безумной обособленной территории, зовущейся Кони-Айлендом -
истинному источнику моего преуспеяния.
И это я, кто провел семь лет, терроризируемый грубым папашей, девять -
прикованным, как животное в клетке, одиннадцать лет - как изгой в подвалах
под Парижской Оперой и десять лет - пробиваясь из рыбных отбросов Грейвсенд
Бей к настоящей известности: известно, что теперь я имею богатство и силу,
превосходящие все мечтания Креза. Так я смотрю вниз, на этот город,
раскинувшийся подо мной, и думаю: как я ненавижу и презираю тебя, Род
Человеческий.
Это было долгое и тяжкое путешествие, приведшее меня сюда в первый день
года 1894-го. Атлантика бушевала штормами. Я лежал в своем гамаке,
смертельно страдая, этот рейс был подготовлен для меня тем единственным
добрым существом, какое я когда-либо встречал, лежал, терпя насмешки и
оскорбления экипажа корабля, зная, что они могли, недолго думая, мгновенно
вышвырнуть меня за борт, если я посмею ответить, лежал, сгорая от ярости и
ненависти к ним всем. Четыре недели мы крутились, тяжело прокладывая наш
путь через океан, пока одной горькой ночью в конце января море не
успокоилось, и мы бросили якорь в Роудс, десятью милями южнее острова
Манхэттен.
Ничего этого я не знал, за исключением того, что мы прибыли. Куда-то.
Но я слышал, как члены команды со своим бретонским акцентом переговаривались
друг с другом о том, что на закате мы могли бы зайти в Ист-Ривер и войти в
док для таможенной проверки. Тогда я понял, что могу быть вновь обнаружен;
разоблачен, унижен, отвергнут как иммигрант и отослан назад в цепях.
На рассвете, когда все спали, включая пьяного ночного вахтенного, я
взял с палубы заплесневелый спасательный пояс и перешагнул за борт - в
холодное море. Я видел, как во мраке тускло светят огни, но как далеко от