"Сюзанна Форстер. Непорочность " - читать интересную книгу автора

ощущения, даже осознание того, что она возможно, не прошла интервью. Ремешки
расстегнули, она подняла руки и сняла шлем, потом быстро освободила ноги.
Когда, наконец, Мэри Фрэнсис окончательно пришла в себя и поднялась с
кресла, она поняла, что оператор уже ушел и в комнате, кроме нее, никого
нет. Оставалось одно - найти отсюда выход.

Глава 4

В Париже давно наступила полночь. В офисе было темно и холодно, словно
в могиле. Единственным источником света в огромной восьмиугольной комнате
был включенный экран монитора, стоявшего на рабочем столе из стекла и
металла, а единственным источником тепла было его собственное дыхание. Так
ему нравилось. Он любил холод и тьму. В его распоряжении было все, что
только может пожелать человек, стоило лишь пошевелить пальцем, но удобства
ровным счетом ничего для него не значили. Он жил, будто шел по лезвию ножа,
только так он еще что-то чувствовал. То, что причиняло другим неудобство и
даже боль, всего лишь приводило его в возбуждение.
Сегодня вечером он испытал возбуждение.
Она дурачила его. А может, не она, а кто-то другой. Он понял это, как
только увидел на экране ее фотографию. Обнаженная, она была просто очередной
дорогой проституткой из агентства, но в кружевном платье, с огромной алой
розой, под тяжестью которой опускались широкие поля ее соломенной шляпы,
казалась созданием фантазии художника конца прошлого века, сошедшим с
полотна Кассатта или Годара.
"Да, она вполне могла быть девушкой с той картины", - признал он.
Не вставая со стула, он повернулся. Колесики устроили настоящий кошачий
концерт на полу из красного мрамора. Этот мрамор привезли из Африки, чтобы
усилить атмосферу итальянского постмодернизма в его офисе, Помещение,
выдержанное в черном и золотом тонах, если верить международной прессе,
выглядело так же шикарно, как и его пятиэтажная галерея, но обстановка в
стиле декаданса давно потеряла свою привлекательность в глазах Уэбба .
Теперь она казалась ему совершенно безвкусной, особенно в соседстве с
романтическим портретом, висевшим на стене над его столом.
Картина называлась "Румянец". Уэбб понял, почему, как только увидел ее.
Девушка целовала собственное отражение в зеркале, стекло затуманилось от ее
губ, мягких и припухших от желания. Пальцы девушки ласкали резную раму,
словно это были мужские плечи, а ее полуприкрытые веки говорили Уэббу, что
она жаждет посвящения в тайны жизни, тайны души и тела. Она грезила о
поцелуе выдуманного любовника, человека, еще не прикоснувшегося к ней.
Уэбб с грустью сознавал, что, как только мечты ее сбудутся, она
потеряет непорочность. "Воображаемый образ был чист и совершенен. Таким ее
любовник не будет. Он удовлетворит потребность плоти, но не потребность
мечтательной души. Ее сердечные порывы чисты, как капли росы на листе. Они
отражают солнечный блеск лишь на мгновение, перед тем как это же солнце
уничтожит их.
Уэбб помнил, что именно так он подумал в то мгновение, когда впервые
увидел портрет. Он запомнил это, потому что знал о разрушении всё.
Разрушение было делом его жизни.
На жертвеннике позади его стола в небольшой серебряной шкатулке лежал
старинный рубиновый крестик. Крестик передавался в семье по наследству. Мать