"Мишель Фуко. Я минималиста" - читать интересную книгу автора

прозвучит дерзко и самонадеянно, но я полагаю, что смог бы сказать кое-что о
любой из самых чудесных картин на свете. Именно поэтому они не абсолютно
прекрасны. В любом случае, я написал кое-что о Булезе. Я жил несколько
месяцем с музыкантом, и это повлияло на меня. Вот почему это было важным
даже в моей интеллектуальной жизни.
С.Р. Если я правильно понял, в первую очередь художники и писатели, а
не философы, социологи или другие ученые, отреагировали на вашу работу.
Ф. Совершенно верно.
С.Р. Существует ли какая-то особая связь между вашим типом
философствования и искусством в целом?
Ф. Я думаю, не мне надо отвечать на этот вопрос. Видите ли, я не люблю
говорить это, но я действительно плохой ученый. Для меня интеллектуальная
работа сродни тому, что можно назвать эстетикой, подразумевающей
трансформацию себя. Я думаю, основная проблема для меня - это эти странные
отношения между знанием, наукой, теорией и реальной историей. Мне прекрасно
известно - и, думаю, мне известно это с детства, - что знание ничего не
может изменить в этом мире. Быть может, я ошибаюсь. Я убежден, что ошибаюсь
с теоретической точки зрения, потому что очень хорошо знаю, что знание
изменило мир. Но когда я обращаюсь к своему собственному опыту, я чувствую,
что знание ничего не может сделать для нас и что политическая власть может
уничтожить нас. Все знание мира ничего не может с этим поделать. Все это не
связано с моими теоретическими воззрениями (я знаю, что это неправда), я
говорю о собственном опыте. Я знаю, что знание может изменить нас, что
истина - это не только способ расшифровки мира (и, возможно, то, что мы
называем истиной, вообще ничего не расшифровывает), но если я познаю истину,
я изменюсь. И, быть может, я буду спасен. Или, возможно, я умру, но, думаю,
для меня это равнозначно. [Смех]
Теперь вы понимаете, почему я в действительности тружусь как пес и
почему я трудился как пес всю свою жизнь. Меня не интересует академический
статус того, чем я занимаюсь, потому что моя единственная проблема - это моя
собственная трансформация. Вот почему, когда люди говорят: "Несколько лет
назад вы думали одно, а теперь говорите другое", я отвечаю: [Смех] "Неужели
вы считаете, что я работал все эти годы, чтобы говорить одно и то же и не
меняться?". Эта трансформация себя посредством знания, как мне
представляется, очень близка эстетическому опыту. Зачем художнику работать,
если его живопись не меняет его самого?
С.Р. Помимо исторического измерения, присутствует ли в "Истории
сексуальности" некая этическая забота? Не говорите ли вы нам некоторым
образом как действовать?
Ф. Нет. Если под этикой вы понимаете код, который говорит нам как
следует поступать, тогда "История сексуальности", конечно же, не этика. Но
если под этикой вы понимаете отношение к самому себе во время действия, то я
сказал бы, что она стремиться стать этикой, или, по крайней мере, показать,
какой могла бы быть этика сексуального поведения. Этика, которая не была бы
направлена на решение проблемы глубинной сути реальности нашей сексуальной
жизни. Я думаю, мы нуждаемся в таком отношении к себе в области секса,
которое было бы этикой удовольствия, интенсификации удовольствия.
С.Р. Многие воспринимают вас как человека, способного открыть им истину
о мире и самих себе. Как вы относитесь к такой обязанности? Как
интеллектуал, чувствуете ли вы ответственность за исполнение функции