"Анатоль Франс. Кренкебиль " - читать интересную книгу автора

еще разобраться, могут ли эти слова в его устах иметь характер преступления.
Кренкебиль - незаконный сын торговки-зеленщицы, предававшейся разврату и
пьянству; он родился алкоголиком. Вы видите его здесь отупевшим от
шестидесяти лет нищеты. Господа, вы скажете, что он невменяем.
Мэтр Лемерль сел, и г-н председатель суда Буриш пробормотал приговор,
которым Жером Кренкебиль присуждался к двум неделям тюрьмы и к пятидесяти
франкам штрафа. Свое решение суд основывал на свидетельстве полицейского
Матра.
Когда Кренкебиля вели по длинным мрачным переходам здания суда, он
почувствовал огромную потребность в чьем-нибудь сочувствии. Он обернулся к
стражнику, который вел его, и трижды окликнул:
- Служба! Служба! Эй ты, служба!
И вздохнул:
- Если бы мне две недели тому назад сказали, что со мной это
случится...
А потом высказал такое соображение:
- Они говорят слишком быстро, эти господа. Они говорят хорошо, но они
говорят слишком быстро. Им не объяснишь... Приятель, вы не находите, что они
говорят слишком быстро?
Но солдат шел, не отвечая и даже не поворачивая головы.
Кренкебиль спросил его:
- Почему же вы мне не отвечаете?
А солдат все молчал. И Кренкебиль сказал ему с горечью:
- С собакой и то говорят. Почему вы не говорите со мной? Вы даже рта не
раскрываете: может быть, вы боитесь, что из него воняет?

Апология г-на председателя суда Буриша

После оглашения приговора несколько зрителей и два-три адвоката пошли к
выходу, а секретарь уже начал читать следующее дело. Уходившие нисколько не
размышляли о деле Кренкебиля, которое их вовсе не заинтересовало и о котором
они больше не думали. Только г-н Жан Лермит, гравер-офортист, случайно
зашедший в зал суда, еще думал о том, что ему сейчас пришлось увидеть и
услышать.
Положив руку на плечо мэтра Жозефа Обарэ, он сказал ему:
- Председатель суда Буриш, конечно, достоин похвалы, ибо он сумел
уберечься от суетного любопытства, к которому склонен наш разум, и избегнуть
духовной гордыни, которая хочет постичь все. Сопоставляя противоречивые
показания полицейского Матра и доктора Давида Матье, судья встал бы на путь,
на котором нельзя встретить ничего, кроме неопределенности и сомнения.
Метод, который состоит в том, что факты изучают соответственно правилам
критики, несовместим с настоящим правосудием. Если бы судья имел
неосторожность следовать подобному методу, его суждения зависели бы от его
личной сообразительности, которая часто весьма невелика, и от
общечеловеческих слабостей, постоянных для всех. Что сталось бы тогда с его
авторитетом? Нельзя отрицать, что исторический метод не в силах предоставить
судье те надежные данные, в которых он нуждается. Стоит только припомнить
случай с Уолтером Ралей.
Однажды, когда Уолтер Ралей, заключенный в Тауэр в Лондоне, по
обыкновению работал над второй частью своей "Всемирной истории", внезапно