"Анатоль Франс. Преступление Сильвестра Бонара " - читать интересную книгу автора

я, хотя не позволял себе смотреть на нее более, чем допускало приличие, все
же чувствовал на себе ее глаза. По-видимому, у меня есть дар угадывать
направленные на меня взоры, даже когда они и не встречаются с моими. Многие
считают себя обладателями этой таинственной способности; на самом деле тут
нет ничего таинственного, а нам об этом говорит какой-нибудь признак, почти
ускользающий от нас, - настолько он неуловим. Вполне возможно, что отраженье
глаз красивой дамы я видел на оконных стеклах.
Когда я повернулся к ней, взгляды наши встретились.
Черная курица пришла поклевать в плохо подметенной комнате.
- Ты хочешь хлеба, колдунья, - сказала молодая дама, бросая ей крошки
со стола.
Я узнал голос, который слышал ночью в Санта-Лючии.
- Простите, сударыня, - сказал я тотчас же. - Хотя мы с вами незнакомы,
но я обязан выполнить свой долг, поблагодарив вас за вашу заботливость о
старике-соотечественнике, блуждавшем в поздний час по улицам Неаполя.
- Вы узнаете меня, - ответила она. - Я вас узнала тоже.
- По спине?
- А! Вы слышали, как я сказала мужу, что у вас добрая спина. В этом нет
ничего обидного. Мне будет очень жаль, если я огорчила вас.
- Наоборот, сударыня, вы мне польстили. И ваше наблюдение, по крайней
мере в своей основе, мне кажется и справедливым и глубоким. Выражение бывает
разное не только в чертах лица. Есть руки умные и руки, лишенные
воображения. Есть лицемерные колени, эгоистические локти, плечи наглые и
спины добрые.
- Верно, - сказала она. - Но я узнала вас и по лицу. Мы уже
встречались, не знаю только где - в Италии или в других местах. Мы с князем
много путешествуем.
- Не думаю, чтобы я имел счастливый случай встретить вас. Я старый
отшельник. Всю жизнь провел за книгами и мало путешествовал. Вы это видели
по моей растерянности, возбудившей ваше сочувствие. Я сожалею, что вел
сидячую и замкнутую жизнь. Несомненно, кое-чему учишься из книг, но,
странствуя, научаешься гораздо большему.
- Вы парижанин?
- Да, сударыня. Вот уже сорок лет, как я живу почти безвыездно в одном
и том же доме. Правда, этот дом стоит на берегу Сены, на месте, самом
знаменитом и самом красивом в мире. Из моего окна видны Тюильри и Лувр,
башни собора Богоматери и Новый мост, башенки Дворца правосудия и стрелка
Сент-Шапель. Все эти камни говорят: они рассказывают мне чудесную историю
Франции.
Эти сведения, видимо, приятно удивили молодую женщину.
- Вы живете на набережной? - оживленно спросила она.
- На набережной Малакэ, в четвертом этаже, в доме торговца гравюрами.
Меня зовут Сильвестр Бонар. Имя мало кому известное, но оно принадлежит
члену Академии, и с меня довольно, что мои друзья его не забывают.
Она взглянула на меня с особым выраженьем изумления, симпатии,
умиленности и грусти, но я не понимал, чем мог такой простой рассказ вызвать
столь разные и столь живые чувства.
Я ждал, не объяснит ли мне она причину этого, но в залу вошел колосс,
печальный, кроткий, молчаливый.
- Мой муж, князь Трепов, - представила она его. И, указав ему на меня,