"Дик Фрэнсис. Смерть на ипподроме" - читать интересную книгу автора

Квартира в Кенсингтоне была пуста. На внутренней стороне двери в
проволочной корзине лежало несколько писем, пришедших с дневной почтой. Я вынул
два, адресованных мне.
Гостиная, куда я прошел, выглядела так, будто над ней пронесся смерч.
Рояль моей матери был погребен под партитурами. Несколько папок валялось на
полу. Два пюпитра привалились к спинке кресла, а раскрытый футляр красовался на
полу рядом. Виолончель и еще один пюпитр, как любовники, прилегли на тахте.
Гобой и два кларнета валялись на столе. На креслах и по полу в беспорядке были
разбросаны шелковые носовые платки, канифоль, кофейные чашки и дирижерские
палочки...
Окинув опытным взглядом весь этот беспорядок, я установил, что здесь
недавно находились мои родители, двое дядей и кузен. А так как они не уезжали
далеко без своих инструментов, можно было с уверенностью угадать, что вся
компания очень скоро вернется. Мне просто повезло - я как раз попал в перерыв.
Я пробрался к окну и выглянул. Квартира была на верхнем этаже, через две
или три улицы от Гайд-парка. И, глядя поверх крыш, я видел, как вечернее солнце
освещает зеленый купол Альберт-холла. Королевский музыкальный институт
возвышался за ним огромной темной массой. Там преподавал один из моих дядей.
Я был не таким, как все они. Талант, которым щедро были наделены члены
нашей семьи, мне не достался: в возрасте четырех лет я не смог отличить звук
гобоя от английского рожка. А мой отец был гобоистом с мировым именем, и
музыкальный талант, если он есть, проявлялся чуть не с пеленок. На меня
концерты и симфонии производили в детстве не больше впечатления, чем звук
очищаемых мусорных баков.
К тому времени, когда мне исполнилось пять лет, мои потрясенные родители
вынуждены были признать тот факт, что дитя, рожденное ими по ошибке, -
немузыкально. Я был отправлен из Лондона в школу, а долгие каникулы проводил не
дома, а на фермах, якобы с целью поправки здоровья. На самом же деле, как я
понял позже, для того, чтобы освободить своих родителей, совершавших
продолжительные концертные турне.
Когда я вырос, между нами установилось своего рода перемирие. И того, что
я стал жокеем, они не одобрили лишь по единственной причине: скачки не имеют
отношения к музыке. Бесполезно было объяснять им, что во время каникул,
проведенных на фермах, я только и мог выучиться скакать на лошадях. Мои
наделенные острым слухом родители умели быть абсолютно глухими к тому, что им
не хотелось слышать.
Их все еще не было видно на улице. Ни их, ни дядю, который жил вместе с
нами и играл на виолончели, ни пришедших в гости другого дядю и кузена -
скрипку и кларнет.
Я вскрыл письма. В первом сообщалось, что я опоздал со внесением
подоходного налога. Второй конверт я разорвал, самодовольно улыбаясь в
предвкушении удовольствия. Но жизнь умеет стукнуть по морде, когда ты этого
меньше всего ожидаешь. Знакомым детским почерком было выведено:
"Милый Роб!
Боюсь, это удивит тебя, ноя выхожу замуж. Он сэр Мор-тон Хендж, о котором
ты мог слышать. Он очень хороший и добрый и, пожалуйста, не говори, что он мне
в отцы годится и в таком роде. Думаю, будет лучше, если я не стану приглашать
тебя на свадьбу. Мортон ничего о тебе не знает, и я надеюсь, ты будешь таким
милым и никому не расскажешь про нас с тобой. Я вовеки не забуду тебя, дорогой