"Виктор Франкл. Человек в поисках смысла " - читать интересную книгу автора

так почему бы не отдать часы этим сравнительно приятным людям? Может быть,
это когда-нибудь сослужит нам добрую службу...
Мы ждали в сарае, который, видимо, вел в дезинфекционную камеру.
Появились эсэсовцы и растянули одеяла, на которые мы должны были сбросить
все наше имущество, часы и драгоценности. Среди нас все еще были наивные
люди, которые спрашивали, к веселью распоряжавшихся там бывалых заключенных,
нельзя ли оставить обручальное кольцо, медаль или талисман.
Никто еще не мог поверить до конца, что все будет отнято.
Я решил поделиться своим секретом с одним из старых заключенных.
Подойдя к нему, я украдкой показал ему бумажный сверток во внутреннем
кармане моей куртки и сказал: "Посмотрите, это рукопись научной книги. Я
знаю, что вы скажете, - что я должен быть благодарен судьбе за спасение, и
нечего просить у нее других поблажек. Но у меня нет выхода, я должен
сохранить эту рукопись любой ценой; в ней итоги моей работы за всю жизнь. Вы
понимаете?"
Да, он начал это понимать. На его лице появилась усмешка, сначала
жалостливая, потом все более насмешливая, издевательская, оскорбительная -
пока он не выплюнул всего одно слово - слово, постоянно присутствующее в
словаре обитателей лагеря: "Дерьмо!" В этот момент мне стала ясна
безжалостная действительность, и я сделал то, что обозначило кульминацию
первой фазы моей психологической реакции: перечеркнул всю свою прежнюю жизнь
Мои бледные, испуганные попутчики продолжали безуспешно пререкаться с
охраной. Внезапно все пришли в движение. Опять мы услышали хриплые выкрики
команды. Ударами нас загнали в предбанник. Там нас собрали вокруг эсэсовца,
поджидавшего, пока все не войдут. Он сказал: "Я даю вам две минуты и буду
следить за временем по часам. За эти две минуты вы должны полностью
раздеться и сбросить все на пол там, где вы стоите. Вы не возьмете с собой
ничего, кроме вашей обуви, ремня или подтяжек, и, кому необходимо, грыжевого
бандажа. Я засекаю время."
Люди начали лихорадочно сдирать с себя одежду. Когда время подходило к
концу, они все больше нервничали и путались в одежде, поясах и шнурках
ботинок. Затем мы в первый раз услышали свист кнута: кожаные плетки хлестали
по голым телам.
Потом нас загнали в другую комнату, где нас побрили - и не только
головы; на всем теле не оставили ни одного волоска. Дальше - в душ, где нас
снова выстроили в очередь. Мы с трудом узнавали друг друга; зато мы
вздохнули с большим облегчением - из душевых головок действительно шла вода.
Ожидая своей очереди в душ, мы начали осознавать свою наготу: нам не
оставили ничего, кроме собственных голых тел - даже минус волосы; все, чем
мы владели, было, буквально говоря, наше голое существование. Что еще
оставалось у нас как материальная связь с нашей прежней жизнью? Для меня -
очки и пояс; последний я позднее обменял на кусок хлеба. У владельцев
бандажей был в запасе еще один повод для волнения. Вечером старший дежурный
приветствовал нас речью, в которой он дал честное слово, что повесит "на
этой перекладине" - он указал на нее - каждого, кто зашил в свой бандаж
деньги или драгоценности. Он гордо объяснил, что ему, как капо, законы
лагеря дают это право.
Что же касается нашей обуви, все было не так просто. Хотя нам
полагалось оставить ее при себе, хорошие ботинки пришлось отдать и получить
взамен туфли, которые не всегда подходили. И в большую беду попали те,