"Макс Фрай. Книга Страха" - читать интересную книгу автора

неврологии таких пациентов не держат: что ему делать среди инсультников и
гипертоников, все-таки не Канатчикова дача; впрочем, это мало кого
волновало.
Могильный Боров днем сидел на своей койке и не мигая смотрел в окно,
спустив желтые грибковые ступни на линолеум. Ночью он оживлялся. Дожидался
вечерних процедур и, когда гасили свет, подбирался к моему изголовью,
вставал, опираясь пижамными локтями на спинку кровати, и размеренно говорил:
"Молодой, а молодой? Ты слушай. Тут есть такая ночная нянечка. Она на смену
заступила уже, ее днем не бывает. Она такая, в общем, без головы. Она за
жмуриками место моет. Она сейчас за тобой место мыть придет".

Гнусную чушь Могильный Боров нес не только мне - любил пристраиваться к
постелям стариков, тех, кто вовсе на ладан дышал, - запугивал до слез.

В первую ночь я тоже перепугался, был еще очень слаб, едва поднимался в
сортир.
Через пару ночей - привык. Через неделю - осточертело, и я не открывая
глаз выматерил Борова и выдал ему взамен матерную байку, которую цитировать
не стану. Больше он ко мне не подходил и вообще слезал со своей койки ночью
только по нужде.

Ближе к выписке я стоял рядом с Могильным Боровом в курилке. Он был в
уме, травил армянские анекдоты и стрелял сигареты. Когда я спросил его,
какого человеческого полового хуя он нес старикам белиберду про безголовых
нянек, Боров пожал плечами: "Нравилось".

Неподалеку от больничного корпуса жгли кучи осенних листьев.
И если бы не их запах, вряд ли я вспомнил бы сейчас о йодной решетке и
трех грациях, нимфах, музах, которых, я, как занюханный Аполлон Мусагет,
таскал за собой, куда бы ни шел.

Лет десять тому назад, находясь в состоянии наркотического опьянения
(обстоятельное определение, подсмотренное мной в гигиенической брошюре в
поликлинике), я пренебрег данным мне заранее советом и подошел к зеркалу.

По молодости я, как и многие, носил длинные волосы. Лица моего
отражения я не запомнил: заворожен был обособленной жизнью волос - так
всплывают пряди утопленника в воде, распускаются хризантемой, по-горгоньи
топорщатся, подтверждая на деле жаргонное словечко "шевелюра". Кобры,
виноградные лозы, золотое плетение ирландских узлов, иероглифы египетской
скорописи.
Любовался я заклинанием змей долго, а потом решил, что ради пущей
фееричности зрелища, волосы необходимо поджечь. Причем не зажигалкой,
которая была у меня в кармане, а именно спичками. Бытовая безалаберность
меня и спасла. Пока я искал в бардаке коробок, дурь из головы помаленьку
выветрилась, я попросту уснул калачиком на козеточке. Наутро в очередной раз
зарекся от опасных экспериментов, но происшествие сыграло свою роль - я уже
не боюсь красной смерти и ко всем родам умозрительного моего "аутодафе" стал
почти равнодушен. Выполняю обычные правила, не оставляю открытого огня,
проверяю газовые конфорки, но не зацикливаюсь на этом более, чем на правилах