"Анна Фрейд. Психология Я и защитные механизмы " - читать интересную книгу автора

примитивные религиозные церемонии. Кроме того, существует много детских игр,
в которых посредством превращения субъекта в угрожающий объект тревога
превращается в приятное чувство безопасности. Это - новый подход к изучению
игр с перевоплощением, в которые так любят играть дети.
Однако физическая имитация антагониста представляет собой ассимиляцию
лишь одного элемента сложного переживания тревоги. Нам известно из
наблюдения, что имеются и другие элементы, которыми необходимо овладеть.
Шестилетний пациент, на которого я уже ссылалась, должен был несколько
раз посетить зубного врача. Вначале все шло замечательно. Лечение не
причиняло ему боли, он торжествовал и потешался над самой мыслью о том, что
кто-то может этого бояться. Но в один прекрасный день мой маленький пациент
явился ко мне в на редкость плохом настроении. Врач сделал ему больно. Он
был раздражен, недружелюбен и вымещал свои чувства на вещах в моей комнате.
Его первой жертвой стал кусок индийского каучука. Он хотел, чтобы я дала ему
его, а когда я отказалась, он взял нож и попытался разрезать его пополам.
Затем он пожелал большой клубок бечевки. Он хотел, чтобы я и его отдала ему,
и живо обрисовал мне, какие замечательные поводки он сделает из нее для
своих животных. Когда я отказалась отдать ему весь клубок, он снова взял нож
и отрезал большой кусок бечевки, но не использовал его. Вместо этого через
несколько минут он начал резать бечевку на мелкие кусочки. Наконец он
отбросил клубок и обратил свое внимание на карандаши - начал без устали
затачивать их, ломая кончики и затачивая снова. Было бы неправильно сказать,
что он играл "в зубного врача". Реального воплощения врача не было. Ребенок
идентифицировался не с личностью агрессора, а с его агрессией.
В другой раз этот маленький мальчик пришел ко мне сразу после того, как
с ним случилось небольшое происшествие. Он участвовал в игре во дворе школы
и на всем ходу налетел на кулак учителя физкультуры, который тот как раз
случайно выставил перед собой. Губа у него была разбита, лицо залито
слезами, и он пытался спрятать и то и другое, закрывая лицо руками. Я
попыталась утешить и успокоить его. Он ушел от меня очень расстроенным, но
на следующий день появился снова, держась очень прямо, и был вооружен до
зубов. На голове у него была военная каска, на боку - игрушечный меч, а в
руке - пистолет. Увидев, что я удивлена этой перемене, он сказал мне просто:
"Я хотел, чтобы все это было у меня с собой, когда я буду играть с вами".
Однако он не стал играть; вместо этого он сел и написал письмо своей матери:
"Дорогая мамочка, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пришли мне
перочинный нож, который ты мне обещала, и не жди до Пасхи!" В этом случае мы
тоже не можем сказать, что для того, чтобы овладеть тревожным переживанием
предыдущего дня, он воплотил в себе учителя, с которым столкнулся. В данном
случае он не имитировал и его агрессию. Оружие и форма, будучи мужскими
атрибутами, явно символизировали силу учителя и, подобно атрибутам отца в
фантазиях о животных, помогли ребенку идентифицироваться с мужественностью
взрослого и тем защититься от нарциссического унижения или от реальных
неудач.
Приведенные примеры иллюстрируют знакомый нам процесс. Ребенок
интроецирует некоторые характеристики объекта тревоги и тем самым
ассимилирует уже перенесенное им переживание тревоги. Здесь механизм
идентификации или интроекции сочетается с другим важным механизмом. Воплощая
агрессора, принимая его атрибуты или имитируя его агрессию, ребенок
преображается из того, кому угрожают, в того, кто угрожает. В "По ту сторону